Салават Юлаев

Больше всего ему нравилось назначать начальников и подчинять одного человека другому, в этом особенно ощущалась им сила власти.

Он любовался, как, быстро вскочив по коням, исчезли в вечернем тумане разъезды; стройность движения их, быстрота исполнения приказа вселяли в него радость.

- Кинзя, ложись спать, - сказал Салават, прыгнув в седло. - Аксак-Темир говорил, что перед боем главное - крепкий сон.

Кинзя приложил руку к сердцу и с почтительным комизмом поклонился.

- Прости, туря, у меня еще есть летучий баран. Батыр Искандер сказал, что лучше всего перед боем поесть летучего барашка.

- Летучий баран? - Салават припомнил детскую охоту за орлами и весело засмеялся.

- Закусим? - спросил, подмигнув, Кинзя.

- Мне надо в завод, - возразил Салават. - Как там без меня.

- Ну, постой, я дам тебе только ляжку.

Кинзя разбросал костер и копнул золу вместе с землей. Жирный душистый пар вырвался из земли. Кинзя возился с ножом, кряхтел и сопел, обжигаясь, и наконец протянул сидевшему в седле Салавату дымящийся окорочек.

- Теперь поезжай хоть за гору Нарс, - шутливо сказал он.

- А все остальное сожрешь один? - шутя спросил Салават, уже набив рот жирным и нежным горячим мясом.

- Накормлю твоего Абдрахмана, - тихо ответил Кинзя. - Ходит унылый... Пора бы его простить. Молод... Да он и прав: из-за паршивой телки позорить людей плетьми! Я сам как-то раз упер у соседа овечку.

- Не на войне, - сказал Салават.

- А на войне то и вовсе! - возразил Кинзя. - Накормлю молодца барашком, скажу, что велел ты...

- Хош! - крикнул ему Салават и, подхлестнув коня, поскакал к заводу. Он не хотел говорить про Абдрахмана, с которым не разговаривал уже несколько дней, желая его наказать за самовольство. Он видел уныние и одиночество юноши и хотел сломить его упорство, заставить его раскаяться и подойти первым для примирения.

Табор утих. Догорали и тлели костры. Мягкий запах дымка стелился в вечерней прохладе, напоминая мирную жизнь на кочевках. Майские жуки то и дело пронзали внезапным гудением теплые сумерки... Салават на скаку рвал крепкими зубами горячее мясо и радовался жизни и ощущению бодрости...

Впереди оставалась одна неполная ночь.

Салават поскакал осмотреть пушки, напомнил, чтобы за два часа до похода накормили крутозадых тяжелых артиллерийских коней овсом; он потрепал их по крупам и осмотрел их ноги: им предстоял трудный путь с пушками и ядрами по горам.

Проверив еще запасы пороха в картечи, однажды уже проверенные, Салават назначил охрану обоза и поскакал в завод. Ему хотелось еще какого-то дела.

Здесь, несмотря на ночную пору, кипела работа. Волнение, всегда приходящее в сердце бойца перед первой битвой, лишило заводских людей сна, наполнило их энергией.

Работа при красном отблеске горнов и свете факелов, в ночную пору, придавала заводу сумрачный и торжественный вид. Люди тоже были напряжены и суровы, но возбужденный, сияющий вид Салавата вызывал повсюду в ответ радостные улыбки. Многие из рабочих, оставив свои дела, весело перекинулись с ним приветствием.

Салават увидел у дверей кудрявого кузнеца. С ним рядом стояла женщина. Молодая жена хотела увидеть еще раз своего друга, прежде чем он, сменив молот на саблю, пойдет в бой. Придя на завод из поселка, она притащила с собой ребенка. Большеглазый, оглушенный и оробевший в грохоте кузни, ребенок держался за юбку матери...

- Твой малайка? - кивнув кузнецу, спросил Салават.

- Дочка, - поправил кузнец.

- Спать пора, - наклонившись к девочке, сказал Салават.

Она кокетливо скрылась за мать.

- Матур кыз, - сказал Салават. - Красивый девщонка будет... глаза... точный мамка...

Женщина вдруг смутилась.

- Пошли мы, Андрюша, - сказала она.

Муж торопливо обнял ее. Она закрестила его, и Салават отвернулся.

Несмотря на жару, стоявшую в кузнице, за эти полночи было сделано много оружия.

Подумав о том, какому отряду нужнее всего вооружение, Салават спохватился, что упустил еще одно дело: в последние дни к отряду присоединилась молодежь, вышедшая на кочевья из аулов Дуванского юрта. Это были зеленые юноши, плохо вооруженные, но горевшие смелостью и жаждой сражений. Их было около сотни. Как раз им-то и было оружие нужнее всех...

Салават припомнил также и то, что у них еще нет начальника. Ему пришла счастливая мысль - поручить начальство над ними такому же, как они, молодому и смелому Абдрахману.

Обходя завод, осматривая оружие, пробуя пальцем лезвия сабель, кинжалов и топоров, Салават увидал блестящие латы под молотком одного кузнеца. Ему оставалось еще десяток ударов, чтобы закончить работу.

- Кому? - спросил Салават.

- Кому надо, сударь, - ответил тот. - Хочешь - вам поднесу.

Салават взглянул на железный нагрудник.

- Узко будет вам! - с сожалением заметил кузнец, в свою очередь смеривший взглядом грудь Салавата.

- Мне не надо. Сотнику надо подарок давать, - сказал Салават.

Кузнец ловко доделывал панцирь.

За грохотом молотов, визгом сверл и яростным скрежетом подпилков не было слышно человеческих голосов, и даже ближайшему собеседнику приходилось кричать на ухо.