Салават-батыр

Как только полковники разошлись, в крепости воцарилась гнетущая тишина. Даже собачьего лая не было слышно. Внутри полным-полно людей, а если посмотреть снаружи, вроде и нет никого.

Ближе к вечеру, когда заходящее солнце еле-еле пробило гущу серых облаков, к Пугачеву явился полковник Шигаев.

— Ваше величество, враг через овраг перебрался и в нашу сторону идет, — сообщил он.

— Вижу, брат, вижу, — сказал тот и попросил Шигаева следить за соблюдением тишины и порядка.

Посланным полковниками Падуровым, Твороговым и Витошновым связным Пугачев тоже велел проявлять крайнюю осторожность и незаметно следить за приближающимся к крепости неприятелем. Когда они ушли, «император» прошел в церковь и, поднявшись на колокольню, спросил у пономаря:

— Хорошо ли отседова окрест видать?

— А то как же, царь-батюшка, видать, ишо как видать, — покачал головой тот.

Тем временем к крепости подбирались примерно до четырехсот вражеских солдат. Подпустив их саженей на пятнадцать-двадцать, Пугачев махнул пономарю рукой.

— Давай!..

Едва только раздался звон церковного колокола, как затаившиеся в крепостных башнях повстанцы начали обстрел кавалерии. Всадники стали падать один за другим. Уцелевшие стали спасаться бегством.

— Ура, победа! — возопили повстанцы.

Однако сам Пугачев не разделял их радости.

— Рази ж то победа? Теперича придется нам с их главными силами сразиться. Вот тады и поглядим, — мрачно произнес он и приказал готовиться к отпору.

«Царь-батюшка» знал, что говорил. Не прошло и получаса, как невдалеке показались войска князя Голицына. Они быстро приближались к крепости.

— Палить из всех пушек! — скомандовал Пугачев.

Противник тут же ответил им встречным огнем.

Видя, что затянувшаяся на несколько часов перестрелка никакого результата не приносит, Голицын направил против повстанцев левый фланг генерала Фреймана.

Разгадав его замысел, Пугачев бросил против гренадеров пехоту, выход которой прикрывали семь пушек. Не считаясь с потерями, командующие правительственными войсками беспрестанно гнали солдат вперед. Чтобы не допустить бегства, Голицын и Фрейман сами действовали на передовой. Захватив пушки пугачевцев, наступавшие ринулись на ледяные укрепления и прорвались внутрь.

Одолеваемые со всех сторон мятежники, не выдержав упорного натиска, начали разбегаться.

Понимая, что крепость ему уже не удержать, Пугачев подозвал к себе Овчинникова:

— Родименький мой, ты уж как-нибудь продержись, поднатужься, а я тебе в помощь резерв пришлю, — пообещал он.

— Езжай, батюшка, покуда дорога свободная, да хранит тебя Господь, — ответил ему атаман, после чего Пугачев выбрался через лаз из крепости и, преодолевая сугробы, стал пробираться в сторону Берды. Погнавшимся за ним следом Чугуевским казакам достать его не удалось.

Добравшись до слободы, «царь-батюшка» отхлебнул вина и зарыдал, колотя себя кулаком в грудь.

— Оплошал я, ох, как оплошал!.. Надо было мне, никого не слушая, прямиком на Казань идтить, а оттудова до самого Питера!..

— Что случилось, то случилось. Былого уж не воротишь, Ваше величество, — попытался утешить его Кинья Арысланов. — Чего теперь каяться!

— Да как же мне не каяться… А что делать прикажешь?

— Пошли на Урал. Пополним наши войска. Харчами запасемся да сеном-овсом для лошадей. И люди наши пускай в теплых избах отогреются.

Пугачев колебался.

— Мы окружены. Голицын не пропустит нас на Урал. Вот и думай таперича, что делать.

— Думай — не думай, а до завтра нам в Берде никак нельзя оставаться. Не то попадем в руки врага.

После долгих раздумий Пугачев нехотя уступил.

— Да, утром Голицын будет уже здесь… Знать бы, жив ли полковник Овчинников, которого я в Татищевой оставил.

Эта доверительная беседа происходила наедине при тусклом свете коптилки. Вдруг в комнату заглянул сухощавый, жилистый казак. Не зная, с чего начать, он переминался с ноги на ногу, теребя окладистую бороду.

— Извиняй, царь-батюшка!.. — с трудом произнес он наконец и опасливо оглянулся назад.

— Чего тебе?

Казак так и застыл в дверном проеме, не решаясь тронуться с места. Трясясь от страха, он не спускал с Пугачева глаз, таращась на его кудластые волосы, всклокоченную бороду и изможденное лицо.

— Не прогневайся, царь-батюшка!.. Хотел я тебе поведать кое-что…

— За чем же дело стало? Выкладывай!

— С глазу на глаз бы, царь-батюшка, — дрожащим голосом произнес тот.

— От полковника Арсланова у меня секретов нету, — отрезал Пугачев.

И только после этого казак Григорий, как он назвался, посмел подойти поближе и, вздохнув свободнее, затараторил, торопясь поскорее выговориться:

— Христом-богом тебя молю, царь-батюшка, поостерегись. Лихие люди супротив тебя недоброе замышляют да других подстрекают. Хотят тебя по рукам-ногам повязать да к губернатору свезти. Ишо полковника Шигаева уговорить пытаются.

— Ты сам-то как про то прознал? — сдвинув брови, спросил Пугачев.

— Подслушал… Я своими ушами слыхал, как казаки промеж собой сговаривались тебя губернатору сдать. Верь мне, царь-батюшка! Не соврал я, вот те крест! — божился казак.

— А что полковник Шигаев, поддался ли на ихние уговоры?