Салават-батыр

Салават Юлаев успел забыть, как совсем еще недавно ломал голову над вопросом о происхождении Пугачева. Теперь уже неважно, кто он — настоящий император Петр Третий или беглый Донской казак. Главное для него заключалось в том, что человек, ставший предводителем разраставшегося народного движения, обещал башкирам вернуть волю и отнятые у них земли-воды. Поэтому Салават всячески доказывал ему свою преданность, поднимая народ на борьбу против враждебных правительственных войск. Вместе с тем росла и слава батыра. Она опережала его самого. И где бы Салават ни появлялся, его повсюду встречали как народного героя.

— Ай-хай, Салауат-батыр! — приветствовали его соплеменники.

— Сам Салауат-батыр к нам пожаловал!

Слухи о его дерзости, отваге и героических подвигах облетели уже все башкирские жительства. Башкиры стали почитать его как своего вождя. Салават же, как мог, старался оправдать доверие народа. Чем дальше, тем больше крепла в нем уверенность в том, что под его началом башкирам удастся объединиться и отвоевать у чужаков исконные свои земли.

— Мы разобьем войска Абей-батши, — уверял он привечавших его людей. — А чтобы ускорить час нашего избавления, мы должны поднять не только башкортов, но и татар, мишарей, типтярей, сирмешей[74] и чувашей — тех, что в нашем Башкортостане проживают. Плохо только, пока что не все за нас. Кое-кто из казацких старшин против народа на стороне Абей-батши воюет. Да и из простых казаков половина с ними заодно. Из шести десятков тысяч работных шестидесяти четырех заводов лишь шесть тысяч в восстании участвуют. На других заводах многие тоже против бунта. К тому же не все наши башкирские баи нас поддерживают. А сколько тех, кто туда-сюда мечется, не знает, к кому примкнуть! Так что придется нам с вами пока что на свои силы рассчитывать и вести себя очень осторожно.

— Истину говоришь, Салауат-батыр!

— Жизни свои положим, чтобы народ наш и страну нашу от бед-напастей спасти! — с горячностью поддержали зажженные его пламенными речами смельчаки.

Отправив на подмогу Пугачеву очередную партию своих сторонников, вооруженных луками со стрелами, копьями, вилами, косами и дубинами, Салават спешил дальше — поднимать на борьбу жителей других волостей.

В одном из аулов Ногайской дороги он случайно услыхал о том, что отряд походного старшины Тамьянской волости полковника Каскына Хамарова после взятия Табынска готовится к наступлению на Уфу, и тут же решил наведаться к нему. Стремясь поддержать боевой дух соратников, Салават в дороге пел. И песня его звучала, словно оран[75]:

Я спросил у соловья:
— О чем песнь твоя?
Он ответил мне,
Дал такой ответ:
— У зверья есть лес,
У птиц — небо да высь,
У рыб — глубь да вода,
У звезд — облака.
Что же есть у тебя?
Ты себе не хужа.
А твои стада
Отберет батша…

Формирование войска под Уфой происходило в деревне Чесноковка. Добравшись до места, Салават соскочил вниз и, всучив поводья коноводу, первым делом разыскал Каскына Хамарова, руководившего уфимским повстанческим центром.

— Как живешь-здравствуешь, дускай?

— Пока терпимо! — улыбнулся Каскын, протягивая Салавату руку, и тут же спросил без обиняков: — А ты что тут делаешь? Неужто тоже захотел в наступлении на Уфу поучаствовать?

— В самую точку попал! Вот только хватит ли у нас сил?

— Силы-то немалые, — ответил Каскын. — В моей команде, кроме башкортов, мишари, татары да сирмеши есть, даже крестьяне-урысы Казанской дороги. Уфу мы уже окружили. Никого не впускаем и не выпускаем. Тех, кто пытается оттуда выбраться, отстреливаем. Простых солдат стараемся оставлять у себя.

— А кто Уфу обороняет?

— Гарнизон, воевода Борисов… — начал было перечислять Каскын и вдруг оживился: — А ты знаешь, что про нас пишут? — Сказав это, он зачитал касавшиеся башкир места из донесения, посланного из Уфимской провинциальной канцелярии в Сенат: — «…башкирцы уфимского уезду большими толпами под самым уже городом и не более как десяти верст на лошадях верхами и проезду никому не дают… И осталось ожидать их башкирского скорого нападения и на самый город Уфу».

— Жалуется… Неважные, видать, дела у защитников Уфы, — рассудил Салават.

Вскоре повстанцы начали палить из пушек, вызвав ответные залпы со стороны городского гарнизона.

Успевший во время перестрелки переправиться на правый берег Агидели Салават Юлаев взмахнул над головой кривой саблей.

— Башкорты мои! За землю нашу святую, родимую, за волю! — прокричал он что было сил и, увлекая за собой конников, первым бросился в атаку.

Выступившие за крепостные ворота, располагавшиеся в равнинной части, казаки тоже приготовились к бою.

Мчась им навстречу, Салават приказал своим людям стрелять из луков. Стрелы сразили очень многих из казаков, но те и не думали сдаваться. Сгруппировавшись у ворот, уфимские казаки противостояли наступавшим.