Сахарная кукла

Она сидела, как взрослая, – склонив на бок голову и постукивала по бумаге карандашом, видимо, подражая Лизель. Обычно, она его забавляла своими ужимками и кокетством, но сейчас он сам был не в духе. Филипп, конечно же, не торчал. Он не джанки, не идиот и не наркоман. Ему просто скучно, и он хотел бы взбодриться.

– Привет, Снежок!..

Ему всегда казалось забавным называть ее, как наркотик. Она была очень белая. Очень-очень, – даже для штрассенбергских девчонок. Поначалу вокруг шептались, что девочка – альбинос. И все, что рассказывала Миркалла – правда… К облегчению всей фамилии вскоре стало понятно: на молочную кожу девочки легко ложился загар. Так стало ясно, – Верена не альбинос и особо способные умы даже подсчитали, что она не могла быть от Альфреда: Верена родилась четырьмя годами позже, чем он погиб.

Так долго детей не носят даже слоны.

– Как здорово, когда в семье есть люди способные сложить два и два, – по праву главы семьи подытожил граф и дело закрыли.

Тем более, что девочка подросла и дала им больше пищи для разговоров.

– Изменяла мне? – спросил Филипп строго и наклонившись, поцеловал ее в лоб.

Она снисходительно вытерпела ласку и глубоко вздохнула, словно он ее утомил. От нее, как обычно, за километр несло Moschino Pink, длинные волосы завиты и забраны в высокий хвост на макушке.

– Ты с Джессикой уходий! – сразу предъявила она. – Я внаю!

– Э-эй! – Фил выставил вперед палец. – Мы ходили искать твой зонтик. Просто я же не знаю, какой у тебя был зонт.

Она презрительно качнула в ответ хвостом и сморщила носик.

– Ты вьеш как и все мусины!

Фил с трудом сдержал смех. Она действительно была нечто!

– Видишь? – спросил он, наклонившись над девочкой. – Если ты это знаешь про всех мужчин, то стопроцентно мне изменяла! Что ты рисуешь?..

Рисунок, над которым она работала, представлял собой двух разнокалиберных слендерменов, которые держали друг друга руками-вилками. Один, поменьше, был в розовых сапогах и торчащими дыбом бежевыми палками-волосами, другой, похоже, упал головой на штопоры. Филипп насчитал в его черепе шесть пружин, старательно выведенных черным.

Что-то внутри у него сжалось. Он знал, что неделю назад, Джесс накоксилась до кровавых соплей и в доме что-то произошло. Верена сбежала. Исчезновение дилера он с этим пока не разу не связывал, но что-то в ее рисунке насторожило его.

– Кто это?

Верена лукаво на него посмотрела.

– Это мой бойфренд, – с нескрываемым удовольствием, произнесла она.

Мой бойфьенд.

Интересант!

Откуда в кругу ее общения, вдруг затесался брюнет? Да еще так прочно, что стал бойдрендом?..

– Я думал, что это я – твой бойфренд, – сказал Филипп, притворившись обиженным.

Верена надулась и спрятала лист под стол.

– Джессика говорит, ты станешь священником! А всем священникам нравятся мальчики, а не девочки! – выпалила она так быстро, что он едва понял исковерканные слова.

Онемев, Филипп медленно обернулся к дивану. Как раз в тот миг, когда Джессика буквально заколыхалась от смеха.

– Ты посто пиходис надо мной посмеяться! – заявила Верена, прижав к бокам кулачки и Филипп понял вдруг, что для нее – все это серьезно. – Никогда тебе не пвощу!

Он знал, конечно, что эти двое не мать и дочь, а почти соперницы. Но все равно обозлился. Ей ли не знать, что он – не гей?!

Взяв себя в руки, Филипп перевел дыхание.

– Нет, – он честно-честно посмотрел Верене в глаза, сделав вид, что забыл про Джессику. – Не все священники любят мальчиков. К примеру, твой дядя Фредди, любит только тебя!

Смех стих. Толстая муха, словно маленький истребитель, вспорола сонную тишину. Грета клацнув зубами, оборвала мушиный полет. Филипп ухмыльнулся.

– Знаешь, что? – сказал он, понизив голос и, взяв Верену за локти, притянул поближе к себе. – Когда я стану священником, обещаю: мы будем вместе всегда-всегда, как Лизель и Мартин. Даже если ты замуж выйдешь… Плевать сколько раз!.. Я все равно тебя любить буду, – он перевел дыхание, дав девчушке немного переварить, после чего улыбнулся. – А теперь, расскажи мне, Цукерхен, кто твой новый бойдренд?

Дилер. Верующий. Бойфренд.

Перед премьерой нового падре тетушка едва не спятила от волнения.

Оттерла церковь до блеска, уничтожила все следы пребывания в ней отца Хоффлера, который, – о, ужас, – пил! Проинструктировала паству, всех трех человек. И заставила Ральфа сделать «приличную» стрижку, которая никак не хотела держаться на его жестких, вьющихся крупными кольцами, волосах.

Ральф был в ярости, но ничего поделать не мог. Слезами и уговорами, она заставила его стать частью спектакля. Статистом. Жопой на стуле. Чтобы новый священник вдруг не решил, что на фиг он никому не сдался.

Забавно, учитывая, что в церковь собирался сразу весь его клан. Тетушка волновалась, почти до обморока.

– Будь вежливым, если к тебе обратятся, но сам ни к кому не обращайся, – наставляла она его, очищая щеткой единственный костюм Ральфа. – А лучше, вообще не попадайся им на глаза…

Ральф молча стоял и слушал.