Так он подумал, но что-то в ее глазах заставило его устыдиться. Еще ни одна особа женского пола не смотрела на него ТАК. С нескрываемым восхищением. И Ральф, циник-Ральф, который обожал уличные драки и ненавидел всех богачей, растрогался, как малыш-Ральфи.
– А папочка не боится, что его куколка под дождем растает? – спросил он ребенка.
Девочка захихикала; явно кокетничая с ним, махнула свободной ручкой. Она была еще крошкой, совсем ребенком, но она в самом деле пыталась кокетничать с ним! Он понимал, что будь она старше, смотрела бы либо мимо, либо же сквозь него. Как большинство богатых девчонок в гимназии, где он сейчас учился. Но она была еще совсем крошкой… Крошкой из Штрассенбергов.
Ральфу это ужасно льстило.
Ее глаза были светлыми, похожими на кубики льда. Такие же прозрачные с едва различимой темной каймой по краю. Он заглянул в них и утонул. Еще никогда он не видел таких волшебных детей. Еще никогда не находил каких-то детей волшебными… пока не встретил ее.
– Ты – Пьинц, да? – спросила девочка странным горячим шепотом.
– Принц? Я?!
Девочка трогательно смутилась, теребя ручку зонта.
– Только пьинс бывает такой касивый, – прошептала она.
И Ральф почувствовал, что краснеет.
– Если я выведу тебя на дорогу, ты узнаешь свой дом? – спросил он нежно.
– Да! – жалобно сказала она. – Да, я увнаю!
И протянула руки, чтобы он взял ее. Не понимая, что делает, Ральф подхватил ребенка и крепко прижал к себе.
Розовый зонт заслонил обоих от водной мороси.
Ложь и запах клубничной жвачки
Сон был тяжелый, мучительный.
Ральф никак не мог осознать: где он? У себя в комнате, или бежит по лесу, прижимая к груди ребенка? Все, что он понимал: ноги ватные. Ему не уйти… А уходить надо! От кого – Ральф и сам не знал. Во сне его волновало совсем другое.
– Мне надо к папочке, – говорил Гном, болтая розовыми сапожками; ее волосы щекотали ему лицо. – Мы поссоиись с Дессикой и я убежала. Не пойду пока папоська не вийнесся. Дессика снова звая!
Видимо, эта Джессика и представляла собой опасность.
Едва переставляя ватные ноги, Ральф бежал по мокрой земле, утопая в грязи кроссовками. За деревьями был слышен собачий лай. И грубые голоса кричали: «Стоять! Полиция!». А девочка становилась все тяжелей.
И все спокойнее. Словно бы ему в пику.
– Ее зовут Гьета, он позволяет ей спать со мной…
– Всех остальных папа держит в клетке…
– Ты будешь моим бойфендом?
– Ты самый квасивый майчик из всех!..
Слова мешались в его сознании, как стекла в калейдоскопе. Ральф задыхался, давился, захлебывался дождем. Вес девочки словно оттягивал ему руки, но мысли бросить ее, у Ральфа не возникало.
Она его шанс, джекпот. Его маленькое Спасение! Пусть он не знал пока – от чего.
Собака была все ближе и ближе… Ральф ощущал запах псины и жар распахнутой пасти. Он пробудился рывком, когда сверкающие, чуть загнутые клыки, почти впились ему в шею и с криком отбросил от себя одеяло. Сознание возвращалось; лес кончился. Не было ни девочки, ни собаки.
Ральф медленно, с трудом сел; размяк затекшую шею.
Запах клубничной жвачки забивал ноздри.
В тот миг он действительно закричал. От страха. Закрыл собой девочку, выставив перед ними зонт… Теперь ему было ужасно, до боли стыдно за этот страх. Собака оказалась их собственная. И Папочка, крикнувший: «Грета, фу!» ничем не напоминал вампира.
– Папи! – сказала девочка. – Папочка, это – Принц!
Их взгляды встретились, и Ральф почуял – этот мужчина напуган ничуть не меньше.
Они так спешили разойтись навсегда, остаться инкогнито… Отец унес с собой девочку. Ральфу остался зонт. Он понял это лишь когда попытался сесть на велосипед. И бросил зонт. Сложил, повесив на дереве.
Запах же он принес с собой.
Умыв лицо, Ральф спустился в кухню и сел за стол.
Еще никогда, ни за что на свете, он не стыдился так. Еще ничего на свете не хотел позабыть так сильно, как эту встречу.
И тем не менее…
– Не знаешь, у кого-то из Штрассенбергов есть нянечка по имени Джесс? – спросил Ральф, усаживаясь за стол.
Тетушка, жарившая оладьи, подозрительно уставилась на него. Еще до его рождения, она служила горничной у графа. Затем перешла к кому-то попроще, затем была нянечкой у кого-то еще… Ирония судьбы заключалась в том, что она работала в том же квартале, что он сейчас. У Штрассенбергов. И до сих пор поддерживала контакты с тамошней прислугой.
– Где ты таскался всю ночь? – спросила она сурово.
– Гулял.
– Под дождем? От твоей одежды разит женскими духами!
– Духами? – искренне ужаснулся Ральф, который списывал запах на что угодно, кроме духов; уж слишком маленькой была девочка.
– Духами! – безжалостно подтвердила тетушка. – У Эльке Энгель точно такие же!
Ральф закатил глаза.
Эльке была католичкой, – как его тетушка. Такой же чистой и девственной, как сама Агата… Только на пенсии, когда судьба забросила ее в Африку, Эльке вдруг поняла: как она промазала, посвятив всю жизнь Иисусу.