Сахарная кукла

– Лальф?

– А?..

На миг зависнув, Ральф посмотрел на ее туфельки с атласными лентами, крест накрест завязанные вокруг лодыжек. По самым скромным рассчетам, даже ленты стоили больше, чем весь его костюм. Но Виви, казалось, не замечала, как он одет.

Как и ее семья, казалось, не замечала, что он – чужой. Зато со стороны его тети, головы вертелись, как флюгеры и шепоток не прекращался ни на минуту. Сама она, побелев, сидела не шевелясь и Ральф полагал, что дома, его ждут не просто слезы, а обморок и попытки лечь в койку и не сходя с нее, умереть.

– Почему – убивают? – спросил он, наконец.

– Потому что я уже совсем взрослая и они мне малы, – заявила девочка таким тоном, что он перестал замечать, как она корежит слова. – Куда ты смотришь? У тебя там подружка?

Прищур у нее, на самом деле был взрослый. Ральф снова оторопел.

– Э-э-э, нет! – брякнул он. – Там… Видишь тех тетенек? Если они услышат, что тебе туфли жмут, то скажут, что я не Принц и принес тебе чью-то чужую обувь. Ты знаешь сказку про «Золушку»?

Девочка наклонилась и посмотрела туда, куда он велит. Потом ответила:

– Внаю. Я ие не юбью.

Она очень пылко поведала, каким дураком, должно быть, был Золушкин принц, если не удосужился запомнить девушку, в которую так влюбился. Ральф понял лишь половину, но смысл уловил. Ее рассуждения показались ему забавными.

– Принц из «Русалочки» тогда, еще хуже, – заметил он.

– Папоська говоит, что он пвосто дуень. Усавочка юбила его и быва немая…

Дурень, в общем. Бросил немую девочку, что не могла пилить ему мозг.

Ральф посмотрел на нее, потом на Маркуса; в лесу, с красавицей-доберманшей на поводке, он показался ему мощнее и мускулиннее, но сейчас, в своем идеальном синем костюме, Поппи выглядел пресно и скучно. Как дорогой, но безликий манекен.

Ральф был немного разочарован.

– …он бы хотей стобы Джесси быва немая.

Джессика, сидевшая рядом с матерью, яростно посмотрела на младшую сестру, потом на него самого.

– Да? – спросил Ральф мстительно.

– Мы бы все этого хотели, – подтвердила мать, взглядом осадив вспыхнувшую Джессику.

– Почему? Она ведь такая милая, – он вздохнул.

Джессика отвернулась, яростно раздував ноздри.

– Скажи-ка, Верена, – подозрительно протянул блондин, сидевший по ее правую руку, – а откуда ты знаешь этого мальчика?

Ральф снова дернулся и вспотел. Он что, пошутил? Или не узнал его?

Верена аж раздулась от важности, и он чуть не поседел. Представил себе невинный детский рассказ и все более подозрительные вопросы, который Папочка постеснялся задать в лесу.

– Это – Ральф Дитрих, – невозмутимо вмешалась его жена. – Сын Агаты, управительницы церковного комитета.

И ее унизанные перстнями пальцы, снова коротко сжали локоть Ральфа.

– Он помогал в ту ночь Фреду. Пока ты рисовал с него упыря…

– Аида!

– Ах, да, Аида. Ральф, это – мой подозрительный сын Маркус. Брат Фредерика… и отец Ви.

Сын?

Ральф задохнулся от удивления, но тем не менее, сумел сделать вид, что знает, кто такой – Фредерик.

– А эта вот маленькая жемчужинка, – Лизель кивнула на Джессику, – ее мать. Джессика.

– Я ее не юбью! – упрямо повторила Верена. – Она тупая и звобная!

– Не будь я тупой, я предохранялась бы! – шепотом взвилась Джессика. – И если ты думаешь, будто я тебя люблю, то глубоко ошибаешься!

– Заткнись, – перебила Лизель, светски улыбаясь всем тем, кто на них оглядывался.

Возникла неловкая пауза.

– Э-э, сын фрау Дитрих, – заговорил Маркус. – Чудесная женщина, я ее встречал. Она прекрасно все подготовила. Мой брат в восторге.

– Да, чудесная… Но я не сын, я – ее племянник, – ответил Ральф и улыбнулся, представив себе, как взбесилась бы его тетя от одного лишь предположения.

– Племянник?

На этот раз ему показалось, что мать и сын как-то странно переглянулись. Маркус бросил быстрый взгляд на скамью, где Филипп как раз что-то жарко объяснял матери, а его отец-граф, сидел, уставившись прямо перед собой, словно все они его задолбали. Элизабет же чуть сузила глаза, глядя на самого Ральфа.

– Да, – сказал он, – племянник. А что?

– Ничего, – произнесла Элизабет и поправила завязки на убийственных туфельках Ви.

Посторонние звали его «отец».

Когда прихожане стали вставать для благословения, Ральф буквально пылал и горел. Встать удалось только со второй попытки. Ноги дрожали.

Теперь-то он понимал, почему в лесу, Маркус показался ему внушительнее. Потому что, то был не Маркус!

На первый взгляд, они правда были похожи, как и все Штрассенберги, – но только на первый взгляд. Даже сквозь сутану и парадное облачение угадывался его мощный торс атлета.

И он узнал его, боже-господи! Он сразу его узнал.

Сидя между Элизабет и Вереной, Ральф ощущал себя шантажистом. Призраком Оперы, явившимся на спектакль Кристин Даэ. Он ничего подобного не имел в виду! Но взгляд отца Фредерика, заставлял его чувствовать себя именно таким.