Сафар-наме, или Книга Странствий

На открытом месте беспорядочно раскинулись с полтора десятка деревянных домов, окружённых пристройками и землянками. Как я позже выяснил, в тех краях дома исстари устраиваются по преимуществу на возвышениях. Вначале роют ямы, затем выкладывают стены из древесных стволов, а крыши зачастую покрывают срезанным дёрном, либо же соломой, остающейся после обмолота. На верхних концах крыш я различил вырезанные силуэты конских голов. Хорошо хоть не человеческие черепа. А то у лесовиков, которых миновал в верховьях Итиль, оказалось в заводе выставлять головы предков на изгородь, или на навершие своих шатров. Как они объясняли, чтобы духи предков отгоняли духов зла. В принципе правильное решение, но не такими же варварскими методами.

Над деревней зависла тишина. Какое-то время я внимательно наблюдал, но всё оставалось без изменений. Это было несколько странно. Однако долго прятаться было не в моих правилах, поэтому я спешился, оставив Самума за деревьями, достал меч из ножен (так, на всякий случай) и отправился на разведку.

Уже у плетня, окружавшего деревню, на меня набросились невесть откуда взявшиеся собаки. Они лаяли, захлёбываясь от злобы, но видимо хорошо знали, что такое меч в руках незнакомца, потому что не осмеливались приблизиться. Я постоял-постоял, но никто из жителей не отреагировал на моё вторжение и не вышел на улицу. Тогда я сам направился к ближайшему дому в сопровождении собак.

Спустившись по земляным ступенькам, я откинул входной полог из грубого, плохо сваляного войлока, и сделал шаг внутрь. На первый взгляд там никого не оказалось, но в воздухе приятно пахло остаточным дымком и свежеиспечёнными лепёшками. А, кроме того, мне послышались какие-то звуки. Я задержался на пороге, всматриваясь в темноту, но ничего не увидел. Однако подозрение, что здесь не всё чисто, лишь окрепло в моей душе. Поэтому я зашёл вглубь и, различив на одной из стен некое подобие отверстия, отодвинул небольшой щиток. И хотя сумрак лишь слегка рассеялся, все ж таки сделалось несколько светлее, что позволило получше осмотреться.

Дом внутри был совсем простым. Отдельного потолка здесь явно не предусматривалось – хватало и закопчённой кровли. Несколько поперечных балок скрепляли конструкцию. Интересно, что пол оказался не земляным, а из вытесанных полу-брёвен. И ни одного ковра!!! Ни на полу, ни на стенах.

Две широких лавки вдоль стен с наваленными на них шкурами и тряпьём, пара сундуков весьма грубой работы, тяжеловесный стол в середине, множество разнообразной утвари развешено по стенам, да большое глинобитное сооружение у дальней от входа стены (судя по всему – печь). Вот, пожалуй, и всё.

Тут я вроде бы уловил некое движение. Лишь тогда, всмотревшись пристальней, я обнаружил, что под шкурами и покрывалами лежит человек. Я подошёл и остриём меча откинул край шкуры.

С лавки на меня со страхом смотрел здоровенный светловолосый бородач. Он лежал, не делая попытки встать, и только беспокойно моргал своими до невозможности синими глазами. Откровенно говоря, больше забеспокоился я, обозревая эту гору мышц. Его предплечья в обхвате были явно толще, чем моя талия. Против такого молодца меч, что дротик против слона – только рассердить!

И этакий детина спрятался под шкурами? На всякий случай я отступил на пару шагов к выходу – вдруг это засада? Однако со двора не доносилось никакого шума.

– Ты кто? – спросил я на славянском, и не ошибся в выборе, он меня понял.

– Родичи меня Ильёй кличут, – таким гулким басом пророкотал великан, что даже пол задрожал под моими ногами. – А ты кто? Калика перехожая? Или сила бесовская?

Я от необычности подобного сравнения рассмеялся. Это он меня за нечистую силу принял? Сам-то больше на дэва смахивает – зарос бородой по самые глаза.

– Нет, не дэв я, а простой странник. Зовут меня Фархадом. Вот, зашёл в вашу деревню передохнуть.

– А-а-а, – протянул Илья, не делая попытки встать с лавки. – Тады ладно. А какого ты роду-племени?

– Слышал об Иране? – усмехнулся я.

– Ага, – ответил Илья. – Там персы живут. Так ты из них, что ли будешь?

Вот тебе и глухая деревня. Усмешка у меня пропала, и я перевёл разговор на другое:

– Чего валяешься-то? День на дворе. Или после ранения?

– Нет, – хмуро буркнул Илья, и отвернулся к стене: – С детства так маюсь. Ни рук, ни ног не чую.

– Да ну! – не поверил я.

Глядя на горы мышц, проглядывавшие сквозь рубашку, как-то язык не поворачивался назвать его ледащим.

Мой учитель Умар Гиясаддин, по своим силам и моим способностям, между всего прочего посвятил меня и в тайны врачевательства. Если этот великан, как утверждает он сам, от рождения парализован (а паралич – это болезнь, относимая к разряду холодных), то и вид его должен быть соответствующим: мышечная ткань дряблая, на лице бледность. А тут ничего подобного. Однако и лгать ему вроде не с руки. Нет, тут явно что-то другое.