Когда дверь за моей спиной практически бесшумно закрывается, отпускаю чужую ладонь. Рураль проходит вперёд, а затем скидывает с плеч шёлковый халат, оставаясь в одной сорочке. Длинные светлые волосы струятся по спине и плечам, а взгляд зелёных глаз скользит по тумбочкам, письменному столу, небольшому дивану и кровати – как будто она тут в первый раз. Но на деле она просто тянет время.
Я знаю, о чём она хочет со мной поговорить.
Рураль опускается на диван, закидывая ноги на подлокотник. Волосы рассыпаются по мягкой ткани, являя своеобразный узор из тонких, но пышных нитей. Венец больше не сжимает её голову, но… заломы по-прежнему виднеются на прядях. Она задумчиво проводит указательным пальцем по спинке дивана, обводя его контуры. Рураль не носит корону Рэддхема. Боль после коронации ещё не прошла, так что мастера очень постарались в изготовлении точной копии.
– Ты хочешь что-то сказать. – Это не вопрос, но Рураль всё равно кивает, указывая лёгким движением кисти на стул около письменного стола, – я послушно следую её беззвучному приказу, опускаясь на стул и откидываясь на спинку.
– Я бы очень хотела поделиться с тобой хорошими новостями, милый, но… – Самопровозглашённая Королева склоняет голову. – Боюсь, сегодняшняя меня совсем не обрадовала. Когда ко мне пришли, я ожидала чего-то… менее шокирующего. – Щурюсь, внимательно наблюдая за переменами в лице Рураль; их нет, и это чертовски пугает. – Ты уверял, что твой
– Я… не совсем понимаю…
– Ах, не понимаешь. – Теперь в глазах Рураль плещется самый настоящий огонь, готовый сжечь всю округу. – Две недели назад я отправила парочку гонцов к озеру, как делаю это каждый год. И вчера они принесли мне вести: озеро, не замерзающее столько лет, покрылось корочкой льда, а на берегу виднеются следы сапог и копыт. Что ты скажешь на это? – Её лицо искажается от гнева. – Знаешь, что это значит?
– Селена живее всех живых. Слаба – возможно. Но не мертва. Это озеро не выпустило бы её мёртвой. Так позволь спросить, как так вышло?
–
Рураль громко вскрикивает, моментально вскакивая на ноги. Пальцы всё ещё сжимают спинку дивана – костяшки на руках белеют. Не удивлюсь, если прямо сейчас она представляет, как ломает мне шею. Страшно разозлившаяся, буквально кипящая, колдунья пытается выровнять дыхание и не наброситься на меня, разодрав в клочья.
– Да как ты смеешь! Ты понимаешь, что я могу сделать с тобой?! – Глаза зажигаются опасным зелёным светом, но я не двигаюсь, сохраняя на лице непроницаемую маску, и наблюдаю за всё больше и больше заводящейся Рураль. – О, Александр, я найду твою девчонку, выпотрошу ее, и ты, – её острый ноготок упирается мне в грудь, – в этот раз будешь смотреть на это.
Она быстро покидает комнату, оставляя меня наедине с одной важной мыслью.
Слишком тихо, но не сказать, что спокойно. Мне не хочется открывать глаза; не хочется двигаться. Но это объясняется далеко не ленью, а страхом, что сковывает мышцы, цепко вгрызается в ещё немного помутнённое сознание. Перед глазами мелькают яркие картинки произошедшего, вызывая головокружение и крик, что никак не может вырваться наружу. Не могу больше видеть кровь, слышать грохот. Я отчётливо вижу радостное лицо Магнуса, когда он дарит мне украшение. Это было всего за пару минут до трагедии. Следующая картинка – тёмные глаза Агаты, в которых плещется самый настоящий ужас. Она ассоциируется у меня с воинственной принцессой, а потому видеть в её глазах страх, ощущать тремор в пальцах – это по-настоящему пугает.
Кое-как разлепляю тяжёлые веки. Темно. Ни костра, ни сфер, ни даже лунного света. Может, я одна из тех, кто остался под завалами камней? Может, я вообще умерла? Или всё это самый обычный сон? Просто плохой сон, который легко можно позабыть утром. От этой мысли в груди вдруг загорается слабый огонь надежды. К несчастью, он потухает слишком быстро. Достаточно пошевелить пальцами, как на меня обрушивается жуткое осознание – это не сон.
Я рвано выдыхаю, моргая от накатывающей тошноты. В голове пульсирует, тупая боль разливается по телу. Приподнимаю руку и тут же шиплю от неприятных ощущений. Тошнота вдруг становится острее – её горечь оседает даже на кончике языка. Темнота смазывается. Всё кружится, подобно карусели, монотонно вальсирующей в замедленном режиме. Издаю тихий стон. Как же, чёрт возьми, плохо…