Сады диссидентов

Серджиусу понадобятся еще годы, чтобы разобраться в своих ощущениях: оказывается, то, что его так успокаивало в словах Харриса Мерфи, одновременно и нагоняло ужас. Уж слишком безгранично он верил учителю, когда тот уверял, что совсем не собирается покидать крошечный, величиной с почтовую марку, мирок Пендл-Эйкр.

* * *

В машине директора, по дороге в Филадельфию, Серджиус поедал дырявые пончики из пакета и слушал бесконечную запись “Скрипача на крыше”. Она все играла и играла.

* * *

Прежде чем зайти в зал для судебных слушаний, Серджиус встретился в соседнем кабинете со Стеллой Ким. Школьный директор отошел в сторонку, а Серджиус и лучшая подруга его матери обнялись и долго стояли так, прижавшись друг к другу. Исходивший от Стеллы Ким смешанный запах пасты мисо, марихуаны и пачулей моментально вернул Серджиуса в те давние вечера, когда он оставался дома под ее присмотром. Этот запах мог лишь отчасти перенести его в прошлое; хотя Стелла Ким появилась здесь в бирюзовом брючном костюме, Серджиусу казалось, что эта одежда смотрится на ней чужеродно, но теперь он никак не мог припомнить, как же она обычно одевалась раньше. Он уронил несколько стыдливых слез на бирюзовую трикотажную ткань. Похоже, Стелла Ким очень хорошо угадала, когда пора разжать объятья, и тогда они все втроем спокойно вошли в зал, где их ждал судья. Зал суда оказался скорее похож на большой скучный кабинет, чем на то, что уже нарисовало воображение Серджиуса, да и сам судья тоже не оправдал ожиданий: мантии на нем не было, молотком он не стучал. Одетый в самый обычный костюм, лысый, с седыми лохматыми бровями, он сидел не на возвышении, не на подиуме или в башне, а за самым обыкновенным столом для переговоров – просто сидел и шуршал бумагами в папке.

Стелла и директор выдвинули стулья и уселись, оставив для Серджиуса место посередине. Он тоже сел. За столом сидел еще один незнакомец. Он не поднялся и не представился, а потом молчал, как и Стелла с директором: судья не хотел, чтобы они что-то говорили. Он с самого начала ясно дал понять, что присутствующие взрослые должны оставаться немыми свидетелями во время его диалога с означенным ребенком, а затем сразу принялся говорить вещи, явно предназначенные для их ушей.

– Я в ужасе от, м-м, невероятного количества нарушений в рассматриваемом деле, и не в последнюю очередь – от бесконечных отсрочек в ознакомлении суда с важными материалами и свидетельствами, с одной стороны. И опять-таки, все эти, гм, обстоятельства с самого начала сопровождались загадочными отсрочками со стороны самого истца.

Слова судьи показались Серджиусу полнейшей белибердой. Но тон, которым он все это говорил, наводил на мысль, что Серджиус оказался перед лицом могучей, необоримой власти, которой он так долго боялся, – перед лицом той самой силы, противостоять которой он готовился чуть ли не с самого рождения. Иными словами, он нисколько не сомневался, что этот судья, пускай на нем и не было мантии да и выглядел он не очень-то внушительно, вот-вот приговорит Стеллу Ким, директора и его самого к электрическому стулу. А потом их уведут в камеру смертников, и на их защиту под стенами тюрьмы встанут активисты, а их самих отныне станут называть “Филадельфийская троица”.

– Кроме того, с учетом всех особенностей юрисдикции, однако, м-м, ввиду того, что доктрина тысяча девятьсот семьдесят третьего года касательно интересов ребенка действует здесь в той же полноте, что и в Нью-Йорке, и поскольку иск был подан через полицию Филадельфии, а также после всесторонней консультации с соответствующими отделениями в Нью-Йорке, м-м, было признано, что данное отделение полномочно вынести решение…

Все это словоизлияние в присутствии означенного ребенка должно было в конце концов вылиться в один-единственный вопрос:

– Признаете ли вы, что Серджиус Валентайн Гоган – это вы?

– Серджиус? – подсказала Стелла – и навлекла на себя сердитый взгляд судьи.

– Э, да, признаю. – Серджиус давно уже не слыхал своего среднего имени. Чужеземец в чужом краю[25], вспомнил он.

– Вы сознаете, что ваши родители, м-м, что их уже нет в живых?

– Да.

– Я сейчас приму решение, мистер Гоган, и я не про шу вас принимать его за меня, но ваше мнение имеет вес в данном вопросе, согласно доктрине тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Вы меня понимаете?

– Да. – Нет.

– Мальчик, хотите ли вы проживать с вашей бабкой Розой Циммер в Нью-Йорке или же вы предпочитаете оставаться под опекой школы-пансиона Пендл-Эйкр?

* * *