Сады диссидентов

Позже пришла болезнь, а вместе с ней – и всевозможные лечебные ритуалы, впрочем, мало помогавшие: наполовину осушенные пузырьки с хинной водой, горькие настойки, рекомендованные знающей кузиной с Юга, и темные очки – будто вампирское средство от солнца. Диагноз подтверждал все то, что мать с сыном уже и сами знали. Болезнь была неуловимой, призрачной, она прокрадывалась в дом под волчьим именем и заявляла о себе не только ожидаемыми симптомами, но и особым настроением, характерными цветами. Даже когда на сцене появились прописанные врачом пузырьки с гидроксихлорохином, они как будто вышли из области медицины и шагнули в иррациональные сумерки, которыми было окутано само это имя – “волчанка”. Лечение превращалось и в настроение: запах Дианы Лукинс, этот запах соблазна и покорности, пропитывал занавески и покрывала, прилипал к тяжелой телефонной трубке, к ломтям бутербродов в коробке с завтраком, которую Цицерон брал в школу, чтобы съесть в полдень.

Опасности того мира, что лежал за пределами квартиры, служили предметом коротких разговоров, которые можно представить себе в виде фрагментов, достойных Сапфо или Эзры Паунда. Они намекали на существование мира, к которому ребенок чувствовал себя не приспособленным, причем если поначалу он ощущал свою беспомощность, то достаточно скоро ощутил нежелание подстраиваться под этот мир. Вместе с тем в этих разговорах была и своя притягательность: ведь они приоткрывали окошко из замкнутой, отгороженной квартиры в совершенно другой мир, где уже не царила привычная влажная атмосфера жалости и мрачного ожидания. Намеки на коварство и обман, сопутствующие полицейской службе, интриговали и привлекали к себе своим соблазнительно-туманным языком. Бродячие ребята и Четыре всадника. Содружество стражей. Братья Пейны. Инцидент с Джеймсом Барбером. Инцидент с Уильямом Хейнзом. Мастырка. Игла. Король Г.

На лапу.

Порок, Гавань, Крыша, Мотоцикл, Патруль, Внутренние дела, Транзит.

Сто двадцать пятая, Конвент-авеню, Двадцать восьмой округ.

Или попросту – Гарлем – название той ужасной главы в жизни его семьи, причем главы настолько недавней, что у мальчика сохранились кое-какие воспоминания об этом. Они жили в другом доме, будто в другом городе, где все были цветными и куда они с матерью изредка продолжали ходить в гости – к тете и двоюродным братьям-сестрам. Все это было еще до того, как они поселились в комнатах, выходивших на бетонный внутренний двор Линкольн-манора, на углу Сороковой улицы и Сорок восьмой авеню, к югу от надземки, нависавшей над Куинс-бульваром, к югу от более зеленых кварталов Саннисайд-Гарденз (несмотря на то, что жить тут приходилось среди белых ирландцев и итальянцев, а также бок о бок с горсткой доминиканцев и пуэрториканцев, у мальчика развилось острое ощущение того, что они попали в “неправильное” окружение, что они мозолят глаза всей округе вместо того, чтобы жить на той стороне).

“Брать на лапу” – так звалось главное правонарушение сотрудника полиции. Это и была та глубинная причина, та сила, которая вынесла Дугласа Лукинса за пределы Гарлема, – мощная волна встречных обвинений и не желавших утихать скандалов. Эта подводная сила, эта волна складывалась из не называемых по именам бывших друзей, из таких телефонных звонков, когда на другом конце провода повисало молчание. Дуглас Лукинс с самого начала службы в пешем патруле попал в этот переплет, столкнулся с неразрешимым для чернокожего полицейского противоречием. Коллеги смотрели на него с предубеждением, а улица видела в нем предателя и доносчика, покорного слугу-ниггера, “дядю Тома”. Ступая по этому канату, натянутому между небом недоверия и ущельем презрения, люди вроде него, оказавшиеся в таких же сложных обстоятельствах, начинали тянуться друг к другу. Одни таились, другие вели себя смелее, но все они были товарищами – черными стражами порядка. Вместе они создавали содружество. За несколько десятилетий их появилось много, этих содружеств, многие давно распались и стали легендой. Сложилась сеть взаимовыручки черных полицейских. Они проводили собрания в подвальных помещениях, чтобы поделиться опытом и снять раздражение, были и другие собрания – под видом обычного дружеского общения, где знакомились между собой жены полицейских, где вручались какие-нибудь награды за выдающуюся службу, например, от “Ордена Лося”[9]. Все это преследовало одну цель: не допустить изоляции, одиночества.