Сад утрат и надежд

«Всю жизнь я пытался построить идеальный дом… обстоятельства и жестокая судьба препятствовали всем моим усилиям, но я оставляю этот план тому, кто захочет им воспользоваться. Октябрь 1919 г.».

– В этих словах слышится боль. – Джульет провела пальцами по словам на странице. – Я всегда любила слушать рассказы о нем. Значит, он так и не построил свой дом мечты.

– Он погиб через месяц после этого, когда возвращался в Англию. Его пароход утонул во время шторма.

– Неужели? – Джульет уронила руки на колени, и на них капнули слезы. – Извини, – сказала она, вытерла пальцами слезы и откинула со лба волосы. – Сейчас я плачу над чем угодно.

Сэм заправил ее прядь волос за ухо, чтобы видеть ее лицо.

– Не извиняйся, это моя вина. Не надо было показывать тебе эту книгу. – Его сильная, теплая рука крепко сжала ее пальцы. – Прости, Джульет.

– Нет, Сэм, честное слово. Книга чудесная. – Джульет вытерла глаза. – Перелистав ее, я подумала о нашем доме и… вообще. Грэнди… как она грустила… кто спрятал картину в кукольном домике… Хотелось бы мне знать. Что-то я знаю, и все же…

Он снова подошел к своему столу.

– Кейт Надин методично обрабатывает архив, но он в жутком состоянии, там никакого порядка. Только что она нашла письмо, и я подумал, что тебе стоит на него взглянуть. Оно от Мэри, сестры Лидди. Ведь она ее сестра?

– Да, и о чем оно?

– Сейчас я прочту его тебе. – Он взял тонкий листок почтовой бумаги. – «Любимый мой, я всю ночь думала о дорогом Джоне и пытаюсь написать Лидди. Ты помнишь его большие серые глаза под развевающимися, светлыми волосами, его длинное, энергичное лицо даже в юном возрасте? Какой он был милый мальчик… ах, боже милостивый, Далбитти, когда все это кончится?» Тут прилагается счет за новое платье, это февраль 1918 года, и я думаю, что дата… Ой, что с тобой?

– Все в порядке, – сказала она. – Джон был – ты, конечно, знаешь – их вторым ребенком. Он пропал без вести в Камбре в декабре 1917 года. Его тело так и не было найдено. Бедная Лидди. Бедный Нед. Читай дальше.

Спокойный голос Сэма, взмывавший и падавший, наполнял просторный, гулкий кабинет. Она завороженно слушала.

– «Милый, я хочу пожелать тебе огромной удачи с твоими канадцами. Не сомневаюсь, что они вскоре полюбят тебя так же, как и многие другие твои знакомые. Не сомневайся в себе. Будь самим собой, храбрым, ярким, добрым. Я горжусь тем, что знаю и люблю тебя. Я приеду к тебе, как только смогу. Мы построим дом. Мы наполним его детьми. Не отказывайся от своих планов, Далбитти. Нехорошо, скверно желать, чтобы какая-то другая женщина умерла и такая ситуация, как наша, исправилась. Как все скверно вокруг, и идея мира, пожалуй, пугает так же, как и война, поскольку всем предстоит смириться с тем, что теперь все переменится, и перед всеми нами простираются долгие годы.

Ты был для меня всем в эти последние три года. Ты сделал меня немыслимо счастливой, Далбитти. Знай это, мой дорогой. Скоро мы увидимся. Мы будем вместе. С любовью, Мэри».

Сэм положил письмо.

– Боже мой. – Джульет грызла большой палец, обдумывая услышанное; книга все еще лежала у нее на коленях. – И она не поехала в Канаду? Или поехала.

– Мы не знаем этого. Пока еще.

– Так был ли там ребенок? – Джульет посмотрела на Сэма и улыбнулась. – Может, ты их потомок, а?

– Боже мой, нет. – Он даже ужаснулся.

– Но ведь это не такая уж неприятная мысль, правда?

– Ну тогда мы оказались бы в двоюродном родстве, и, Джульет, это было бы вполне неправильно.

– Только вполне?

– Вполне в смысле абсолютно неправильно. Не сравнительно неправильно. Британцы используют это слово некорректно… Что тут смешного? – спросил он и, скрестив руки, прислонился к столу.

Джульет обхватила себя за плечи.