Сад принцессы Сульдрун

Казмир не сказал ни слова. Король и герцог вместе спустились в гостиную, где продолжали разговаривать о малозначительных предметах примерно в течение часа. Затем Казмир объявил, что готов отойти ко сну, и Карфилиот пожелал ему приятно провести ночь.

Поутру король Казмир рано собрался в путь, выразил Карфилиоту благодарность за гостеприимство и без дальнейших церемоний удалился со своей свитой.

К полудню отряд Казмира приблизился к Кауль-Бокаху. Король Казмир и половина его рыцарей проехали через крепость, уплатив сбор — восемь серебряных флоринов. За воротами крепости они сразу остановились. К укреплениям подъехали остальные лионесские рыцари. Комендант цитадели вышел навстречу: «Почему вы не проехали все вместе? Теперь вам придется заплатить еще восемь флоринов».

Сэр Уэлти неторопливо спешился. Схватив коменданта, он приставил нож к его глотке: «Кого ты предпочитаешь — дохлого ульф-ляндского разбойника или живого солдата на службе короля Казмира?»

Стальной шлем упал с головы старого коменданта, его коричневатая лысина напряглась и сморщилась — он пытался вырваться из железной хватки рыцаря. «Измена! — задыхаясь, протестовал сборщик подати. — Это бесчестно!»

«Смотри — там, на коне, сидит король Казмир. Ты обвиняешь его в бесчестии после того, как залез в карман его величества вопреки полученным инструкциям?»

«Разумеется, нет, но все же…»

Сэр Уэлти уколол шею коменданта кончиком ножа: «Прикажи своим людям выйти и построиться, как на параде. Если будет пролита капля чьей-нибудь крови, кроме твоей, мы тебя поджарим на медленном огне».

Комендант рискнул высказать последнее возражение: «Вы хотите, чтобы я сдал неприступную крепость, даже не выразив протест?»

«Протестуй, сколько твоей душе угодно. По сути дела, можешь вернуться в свою неприступную крепость. Тогда мы начнем форменную осаду. Заберемся на утес и станем сбрасывать валуны на укрепления».

«Это возможно, но очень трудно».

«Мы подожжем бревна и завалим горящим деревом всю теснину, с обеих сторон. Костры будут гореть и дымить, а вы будете коптиться и жариться в крепости — пока не задохнетесь. Ты все еще сомневаешься в преобладании Лионесса?»

Комендант глубоко вздохнул: «Конечно, нет! Как я и заявил с самого начала, я с радостью поступлю на службу щедрого короля Казмира. Эй, стража! Выходите на смотр!»

Мрачные защитники цитадели стали неохотно выходить наружу и кое-как построились, жмурясь в лучах яркого солнца; их потные, свалявшиеся волосы торчали в разные стороны из-под стальных шлемов.

Казмир подъехал и с презрением взглянул на стоящий перед ним бородатый сброд: «Было бы проще отрубить им головы».

«Не беспокойтесь! — возопил комендант. — Более исполнительных молодцов вы не найдете! Просто вы застали нас не в самом лучшем виде».

Казмир пожал плечами и отвернулся. Казну цитадели погрузили в один из фургонов; сэр Уэлти и четырнадцать рыцарей остались в Кауль-Бокахе в качестве временного гарнизона, а король Казмир безрадостно вернулся в Лионесс.

Поднявшись в свой рабочий кабинет в башне Тинцин-Фюраля, Карфилиот снова привлек внимание резной маски Тамурелло: «Казмир уехал. Наши отношения теперь можно назвать вежливыми, но не более того».

«Что может быть лучше? Короли, как дети, склонны к авантюризму. Щедрость их только портит. Они рассматривают дружелюбие как слабость и спешат им злоупотребить».

«Боюсь, что у Казмира более вредный характер. Он полностью сосредоточен на одной цели, как рыба, заметившая червяка. Я заметил в нем какую-то живость только здесь, в моем кабинете — он явно интересуется магией и строит в этом направлении какие-то планы».

«Тщетные поползновения! Казмир нетерпелив — и в этом напоминает тебя».

«Возможно. Мне не терпится перейти к изучению первых экстраполяций».

«Ситуация не изменилась. Прежде всего фабрикация аналогов должна стать для тебя второй натурой. Как долго ты можешь удерживать в уме образ, меняя по желанию его окраску, но сохраняя неизменными контуры?»

«Я еще не знаток».

«Образы должны быть жесткими и детальными, как скульптурные панорамы. Вообразив пейзаж, ты должен быть способен пересчитать все листья на дереве, потом снова их пересчитать — и получить одно и то же число».

«Это трудный экзерсис. Почему нельзя просто-напросто пользоваться инструментарием?»

«Ага! И где ты возьмешь аппаратуру? Я к тебе расположен всем сердцем, но не могу расстаться с преобразователями, доставшимися мне с таким трудом!»

«Тем не менее, можно было бы изобрести и приготовить новые приборы».

«Неужели? Подскажи мне, где бы я мог почерпнуть необходимые для этого глубочайшие магические познания? Я был бы счастлив припасть к животворящему источнику такой потусторонней мудрости!»

«И все же это возможно — не так ли?»

«Очень трудно. Инкубов осталось мало, и в последнее время они непослушны — о былой невинности и речи не может быть… Эге! Ха!!» — последнее восклицание было совершенно неожиданным. Помолчав, Тамурелло снова заговорил, но изменившимся тоном: «Мне пришла в голову мысль. Настолько удачная, что я не смею ее высказать».

«Какая? Я хотел бы знать!»