-- Да, -- закивала Леона и, осторожно ухватив меня за рукав, отвела от лестницы, где мы создавали пробку. -- Не хочешь перекусить вместе?
-- Что? -- едва не поперхнувшись, спросил я. -- Это уловка, чтобы выставить меня дураком и всем вместе посмеяться надо мной?
-- Нет же, -- оскорбившись, заверила собеседница. Оглядевшись по сторонам, вполголоса она продолжила: -- Ты говорил, что если я захочу поговорить, то ты выслушаешь меня.
-- У меня нет чувства собственного достоинства, -- обиженно слетело с моих губ. Рукою я отстранил девушку в сторону, зашагав к ступенькам. Та раздраженно топнула ногой и дрогнувшим голосом почти закричала мне в спину:
-- Но ты так сказал! Обещал!
Пришлось обернуться и молча взглянуть Леоне в глаза. Я опасался, что та заведет меня в ловушку, но ее взгляд был честен. Казалось, она борется с самой собой -- гордость не давала переступить через принципы, но девушка пыталась, чем и вызвала мое уважение. Не жалость, какую вызывала Блейн, поднимавшая на меня печальные глаза, а именно чувство того, что мы на равных. Ведь мне тоже часто приходилось переступать через собственное я, чтобы балансировать по жизни. Странная штука: еще вчера ты думаешь, что не сделаешь ничего, что тебе не нравится, а сегодня вынужден отказаться от такой позиции. А Леона нравилась мне все больше: было в ней нечто неуловимое и легкое, но будто заточенное в тяжелую клетку. Как бабочка под сеткой сачка.
-- Хорошо, -- кивнул я. -- Только позвоню Лили.
-- Не надо, -- с разочарованием и нерешительностью произнесла одноклассница. -- Этот разговор довольно личный. А ты создаешь впечатление человека, которому можно доверять.
Я совсем-таки растаял, и от моей обиды не осталось и следа. Одарив Лео мягкой улыбкой, я махнул ей рукой, призывая идти следом. Зимою мне нравилось перекусывать на цокольном этаже. На удивление, здесь было очень мало народу, зато стояло несколько пластмассовых столиков, стульев и скамеек. Где-то в пятнадцати метрах от автоматов с едой была дверь, ведущая в тренажерный зал. Когда-то здесь был бесхозный подвал, но администрация школы распорядилась переделать его в подобное помещение. Пускай здесь не было окон, царила прохлада, а панельные светлые стены отражали морозный свет неоновых ламп, мне нравилась сама атмосфера тишины и забытости. Остальные ученики предпочитали сбиваться в кучки в столовой, и только спортсмены изредка проходили мимо нас, посвистывая Леоне и подбрасывая холодные банки с колой. Вдвоем мы устроились на маленьком диванчике, стоящем между автоматом с едой и напитками, -- так казалось уютнее. Совсем недалеко от нас блестела пластиковой листвой высокая пальма, и мне было смешно от взгляда на нее: такая же искусственная, как и многие здесь.
-- Ты умеешь хранить секреты? -- поинтересовалась Паттерсон, трубочкой пронзив пакет с соком. Я кивнул ей в ответ и зашумел фольгой от шоколада.
-- Просто хотелось с кем-нибудь поделиться всем этим. Но никому доверять нельзя. Не могу. Станут болтать всякое.
-- А ты уверена, что я не стану? -- поинтересовался я, но девушка хмыкнула в ответ:
-- С тобой все равно никто не общается. Кто тебя будет слушать?
-- Ладно. Тогда почему не Лили? Она все-таки девушка. Поняла бы лучше...
-- Лили? -- с презрительным удивлением переспросила собеседница и даже слегка поперхнулась соком. -- Она же стукачка.
Я пожал плечами и не счел нужным проливать свет на ситуацию. Конечно, в тот момент в моей власти было переубедить одноклассницу, рассказать о том, что Блейн не была ни в чем виновата, но Лео была настолько уверена в своей правоте, что все это было бы бесполезным. Девушка закатала рукава пиджака, и мой взгляд скользнул от изящных кистей ее рук к локтям. К ужасу для себя, я заметил лиловый синяк чуть выше запястья. Он был будто оставлен чьими-то пальцами.
-- Что это?.. -- напряженно произнес я, а Паттерсон, запрокинув голову и грустно уставившись в потолок, ответила:
-- Колин.
-- Зачем он сделал это? -- с ужасом осведомился я, а девушка будто заранее знала мой вопрос.
-- Не знаю. Наверное, ему нравится. Он всегда так относился ко мне, с детства. Мы не родные брат и сестра.
Я сочувственно посмотрел на Лео, и что-то поменялось в моем взгляде на нее. Она поспешила продолжить:
-- Семнадцать лет назад у моего отца была любовница. Законная жена не могла родить ему ребенка, поэтому в их отношениях назрел кризис. Зато любовница могла и однажды все-таки забеременела. Только вышло так, что через три месяца оказалось, что малыш будет и у жены. Отец порвал с любовницей, но спустя пару лет та заявила ему, что не может заботиться о ребенке и строить личную жизнь одновременно. Тогда отец забрал ребенка к себе. Естественно, жена приняла произошедшее, но для этого ей понадобилось время. Мы с Колином родились в один год. И любовница отца -- моя мать.
-- И Колин так относится к тебе, потому что ты не его единоутробная сестра?