Мельком взглянув на отведённый ему угол, где стояла старая детская кровать с голубой спинкой и блестящими шарами, Аврик бросился к окну, за которым на гибких ветках покачивались птички.
— Ой, снегири! Красные, как яблоки!.. Я сделаю для них новую кормушку.
— Однако, эта хороша покамест…
Мальчик понял, что Трофим Тимофеевич дорожит своей давней поделкой, и обвязал корытце проволокой.
В мае Дорогин взял приёмыша в сад. Там мальчика увлекало всё. Он научился наносить пыльцу на цветы яблонь, выбранных для искусственного опыления; осенью высевал гибридные семена на грядке. В книге для записей Трофим Тимофеевич завёл особый раздел: «Гибриды Аврика».
На следующее лето разразилось несчастье: в одном из боёв на Курской дуге погиб Анатолий. И старик ещё больше привязался к своему юному приёмному сыну.
— Аврик — моя смена, — говорил он сотруднику газеты, приехавшему в сад. — Мне хочется, чтобы парень носил мою фамилию, но не знаю, как подступиться к этому делу.
А через три месяца Аврик получил письмо от дедушки. Старик писал, что после бомбежки он в бессознательном состоянии был доставлен в санитарный поезд и полгода пролежал на больничной койке. Теперь живёт в соседнем городе. Внука считал погибшим. И вдруг добрые люди сказали: «Прочитайте в газете»… Скоро приедет за ним…
Аврик бросился собирать свои вещи, но, взглянув на Трофима Тимофеевича, растерянно остановился: ему не хотелось огорчать доброго старика. А что же делать?..
— Поезжай… — чуть слышно промолвил Трофим Тимофеевич. Только и нас помни…
Теперь у Дорогина два юных друга. Полюбят ли они сад так, как любил Аврик Северов?..
Когда крыша была очищена от снега и Вера с мальчиками спустилась на землю, старик сказал:
— Завтра поеду в сад.
— И мы с вами! — объявил Юрка и взглянул на друга. — Правда, поедем?!
— Конечно. У нас каникулы.
И ребята затормошили садовода:
— Дядя Трофим, возьмёте нас? Возьмёте?
— Рано собираешься, папа, — попробовала отговорить Вера.
— Надо авриковы скворешни поправить, новые сделать. Однако, скоро гости пожалуют…
Вера знала, что отец любит наблюдать в саду пробуждение весны, и сказала, что сейчас пойдёт туда и приберёт в том доме.
«Это у неё от матери», — отметил Трофим Тимофеевич. Забота дочери стала вдвойне приятной, и он молча кивнул головой.
Как всегда перед весной, Трофим Тимофеевич приехал в сад ночью; Алексеича спросил:
— Гостей не видно, не слышно?
— Вот-вот нагрянут… Я двенадцатую квартерку готовлю.
Взглянув на новые скворешницы, сложенные горкой у крыльца, Трофим Тимофеевич похвалил сторожа и вошёл в дом, построенный своими руками, по чертежам жены. Это она посоветовала переднюю стену выдвинуть конусом и прорубить три окна. Полуокружённый стеклом стол стоит, как в фонаре. Весь день светит солнышко, и хорошо виден сад.
Возле стола — шкаф с книгами, с инструментами. Направо — кровать, налево — обеденный стол. И всё здесь блестит чистотой. Потолок и стены побелены, пол не только вымыт, но протёрт с песком, на окнах — чистые занавески.
«Всё у неё от матери», — снова подумал Дорогин о дочери.
Алексеич принёс из сторожки только что вскипевший чайник и в комнате запахло лесной душицей. К такому чаю да хороших бы яблок! Давно не пробовали тех, что для проверки отложены на хранение.
Дорогин попросил зажечь фонарь. Сейчас они наведут ревизию. А чай подождёт.
Они спустились в глубокое, довольно тёплое подполье. Там Трофим Тимофеевич повернулся не направо, где хранились яблоки, а налево, где на полках лежали корневища георгинов, похожие на огромных пауков. После смерти жены старик едва ли не половину времени стал отдавать цветочным грядкам. Сам выращивал рассаду. Из разных городов доставал клубни и луковицы.
«Оставила Вера Фёдоровна мужу в наследство свою заботу о бесполезных цветах», — подумал Алексеич.
Однажды он слышал, как Сергей Макарович, не выдержав, упрекнул садовода:
— Лучше бы ты подсолнухи на силос сеял…
— Сам Мичурин занимался цветами, лилии выводил, — с достоинством знатока сообщил Трофим Тимофеевич. — От него Лев Толстой розы…
— А ты пока ещё не Лев и не Мичурин.
— Цветы нужны везде и всегда. Ребёнок родится — неси матери цветы, свадьба справляется…
— Ну, на свадьбе была бы водка…
— Умрёт человек — тоже цветы.
— Ничего, хоронили без забав и, понимаешь, ни один покойник не обиделся, из могилы не встал.
— Посмотрите: во всех советских городах — цветы…
— Так то — в городах. У нас — деревня.
— А мы к чему идём? А? — спросил Дорогин, хитровато прищурившись. — Деревню с городом решено поравнять. Знаете про это?
— Ты цветочки да травку-муравку к политике не приплетай. — Забалуев погрозил пальцем. — Я на политике, как говорится, зубы съел. Деревню с городом мы равняем по машинам, по работе. Вот! — Побагровев, он выкрикнул — Запрещаю писать трудодни за такую чепуху.
— А я и не писал. Это для души. Для сердца. Первого сентября ко мне детишки приходят, в школу букеты уносят…
— Баловство! А ты — потатчик!..