Саботаж

Да, снова признал Фалько, какое мощное, какое крупное и совершенное тело у этой женщины. Мария происходила из племени гереро, обитавшего некогда в Юго-Западной Африке и почти полностью истребленного немецкими колонизаторами, устроившими там геноцид, сравнимый со зверствами турок в Армении. Не сводя с нее глаз, он думал о том пути, что привел ее сначала в Берлин, а потом в Париж. Тридцать лет назад племя восстало против колонизаторов, обративших их в рабство, и в результате шестьдесят тысяч человек были уничтожены солдатами генерала фон Троты: мужчин перебили, а женщин и детей, предварительно отравив колодцы, изгнали в пустыню на верную смерть от голода и жажды. Мария, оставшаяся сиротой, выжила чудом благодаря одному сострадательному горному инженеру, который вывез ее в Германию, где она сперва прислуживала его жене, а потом стала его любовницей.

Фалько опять пришел на память дядюшка Маноло. Что бы он сказал, а верней, как бы одобрил племянника, увидев его в Париже или где угодно в столь близком соседстве с этой дивной женской особью. С этой или с любой другой. Его дядя по матери, щедрый и элегантный бонвиван, объездивший весь свет, старый холостяк, игрок и гуляка, человек воззрений столь старомодных, что стрелялся на дуэли из-за юбки, Мануэль Гонсалес-Осборн скончался в Хересе спустя всего несколько дней после того, как его племянник и крестник ударил преподавателя, капитана третьего ранга, с женой которого крутил роман, и был исключен из Военно-морской академии. Дядюшка слег с двусторонней пневмонией, ясно предвидел ее исход, но относился к нему примерно так: «Прощайте, отдаю концы, это ясно, но что мы в жизни сплясали – то наше. Счастливо оставаться». И еще успел напутствовать Фалько, искренне горевавшего у его постели, ласковым пожеланием, где довольно точно объединил их истории: «Ченчито, милый мой племянничек, я в своей жизни пропустил немного поездов, а уж тебе завещаю вскакивать даже в товарные».

10. Ложь самой высокой пробы

Небо налилось свинцовым цветом и грозило пролиться дождем, но день был теплый, так что Фалько неторопливо шагал по бульвару Сен-Жермен, перекинув плащ через руку. Дважды задерживался у витрин, проверяя, нет ли слежки, но не заметил в прохожих ничего подозрительного. Войдя в кафе «Клюни», пристроил плащ и шляпу на вешалку и поглядел по сторонам. Народу было немного. Подальше от окон в глубине зала ждал его Гупси Кюссен, одиноко сидевший за кофе с бриошью. И вид у него был озабоченный. На столе перед ним лежал «Гренгуар», открытый где-то посередине. Усевшемуся напротив Фалько он показал заголовок: «Непростительные проволóчки».

– Газетка-то весьма правых взглядов, – сказал он. – Но от этого не легче. Начата очень жесткая и совсем не голословная атака на правительство Блюма. Подготовка ко Всемирной выставке идет очень медленно. Большинство павильонов еще не готовы. Организовано все из рук вон скверно.

Фалько бросил быстрый взгляд на газету:

– А для нас это хорошо или плохо?

– Как посмотреть… – Кюссен развел руками. – С одной стороны, у вас будет больше времени, чтобы заняться картиной. С другой – все может осложниться… Каждый лишний день в Париже увеличивает риск того, что вас опознают.

– Сегодня утром я встречаюсь с Пикассо.

Австрияк обрадовался этой новости. Откусил бриошь, запил глотком кофе и тщательно вытер пальцы салфеткой. Потом улыбнулся в усы.

– Вы говорили с ним?

– С секретарем. После одиннадцати могу прийти.

– Колоссаль! Хотите, пойду с вами?

– Да нет, справлюсь и один. Хочу еще раз осмотреть студию и полотно.

– Поосторожней там… – Кюссен оглянулся по сторонам и понизил голос: – Пабло хитер как лис. И очень подозрителен.

– А я – клиент, которому деньги жгут карман. Не беспокойтесь.

Подошедшему гарсону Фалько заказал стакан подогретого молока. Кюссен не сводил с него пытливого взгляда.

– И вы уже придумали, как это осуществить?

– В процессе.

– Надеюсь, дом поджечь не собираетесь?

– А что? Это вариант.

Кюссен взглянул с еще большей тревогой. Он явно пытался понять, всерьез говорил Фалько или в шутку, и наконец сказал:

– Это надо сделать как можно чище.

– Ну разумеется. – Фалько рассмеялся. – Все будет чище, чем помыслы младенца.

Кюссен ткнул пальцем в газету:

– Действия против Баярда тоже могут затянуться.

– И над этим мы тоже работаем.

– Я подумываю… устраниться, отойти в сторонку, если вы не против… Понимаете? Дистанцироваться. Большую часть своей роли я отыграл, теперь ваш выход. Разумеется, я буду невдалеке… Если понадоблюсь.

Фалько понимающе кивнул:

– Шаг в сторону – это разумный шаг.

Он сказал это вполне искренно. Вполне естественно, что австрияк отстраняется, чтобы не влипнуть, если положение и впрямь обострится. В конце концов, он должен беречь свою легенду прикрытия, а также репутацию, которая, помимо всего, еще и недурно кормит. В сравнении с этими доходами деньги абвера – сущие пустяки.