С видом на Нескучный

Патрина жила в большой полутемной захламленной квартире, непонятно каким образом доставшейся большой цыганской семье. Проживали там Патрина с мужем и тремя детьми, Патринина сестра с мужем и четырьмя детьми, Патринина свекровь, Патринин брат с молодой беременной женой. При этом без конца открывались двери, и по длинному коридору, как тени, туда и обратно шмыгали люди.

Сколько там точно комнат и сколько в квартире жильцов, Светка не знала, смеялась, что квартира бездонная, не квартира – черная дыра, сколько там комнат непонятно и куда ныряет весь этот народ, родня и приходящие, тоже неясно.

На кухне все время что-то гремело, шкварчало, шипело и падало. Туда тоже ныряли люди, и раздавался звон посуды, бряканье приборов и шум воды.

Иногда пробегали кудрявые и глазастые дети – видимо, что-то клянчили у бабушки, канючили и ныли, а бабушка начинала вопить. Но в целом было не шумно – даже удивительно, что не шумно! При таком-то количестве проживающих и приходящих!

Главным добытчиком в семье была Патрина, и когда Патрина работала, принимала клиентов, в странной квартире воцарялась полная тишина. Ее рабочий кабинет находился у входной двери, робкий короткий звонок – и, как по мановению волшебной палочки, Патрина возникала у двери.

Была она высокой, очень худой и плоскогрудой. Темное хмурое лицо, глубокие темные глаза, крупный нос, широкие брови и тонкие, всегда поджатые губы.

Волосы убраны под косынку, кофта и плиссированная юбка, на худых костистых запястьях звенели браслеты, тонкие длинные пальцы были унизаны кольцами, в ушах тяжелые, оттягивающие сухие мочки длинные серьги, на морщинистой шее цепочки в ряд. В доме Патрина ходила босиком, и были видны ее крупные, широкие, мосластые и неухоженные ступни.

Комната была большой, с плавными овальными углами. Обстановка поражала – огромная, всегда выключенная хрустальная люстра (хозяйка обходилась торшером и настольной лампой, видимо, для таинственности). Ковры на стенах, ковры на полу. Обои с золотыми виньетками, небольшой современный диванчик с наброшенным одеялом, плоская подушка в простой, деревенской, в мелкий цветочек, наволочке. Старое скрипучее кресло, два стула и стол. На столе пара чашек с остатками кофе, пачка печенья, кубики рафинада, джезва, вазочка с шоколадными конфетами, несколько пачек сигарет и доверху наполненная окурками здоровенная хрустальная пепельница. И, разумеется, карты, несколько разных колод, которые хозяйка брала в зависимости от ситуации. Кому новые, не потерявшие глянца, а кому совсем старые, потрепанные, семейные, самые верные, еще от бабки, объясняла Патрина.

На лестнице перед квартирой всегда стояли женщины. Когда две-три, а когда больше, грустная и притихшая очередь спускалась по старой, широкой, щербатой лестнице.

Светка на правах приближенной, гордо вскинув голову, очередь обошла. Женщины возмутились, но суровый взгляд хозяйки дебаты и недовольства прервал.

Почему Лина согласилась на то, во что совсем не верила? Ни в Светкины восторги, ни в историю с Любой? А потому, что на душе было паршиво, так паршиво, что хоть волком вой, – ничего с Павлом не получалось. Вернее, улетучивались последние надежды на то, что он примет решение.

Суровая Патрина показала Лине на стул:

– Садись! Кофе будешь?

Растерянная Лина кивнула и пролепетала «спасибо». На «спасибо» цыганка ничего не ответила.

– А ты иди, – велела она Светке, – иди погуляй!

Светке это не понравилось, но возражать она не посмела и с явным неудовольствием выкатилась.

Хозяйка молча вышла из комнаты, но минут через десять вернулась, держа в руках давно не мытую джезву. По комнате поплыл запах подгоревшего кофе.

Пролепетав очередное «спасибо» и угнездившись в кресле, Лина сделала глоток. Кофе, надо сказать, был восхитительным.

Закурив, Патрина взяла в руки старую колоду. Раскладывала ее молча, иногда еще больше хмурилась, иногда вздыхала. Лина с тревогой следила за выражением ее лица. Потом протянула веер карт и приказала:

– Тяни! Две тяни. Ну, не бойся!

Лина боялась. Вернее, нервничала. Что сейчас скажет гадалка? Что напророчит, что пообещает, что перечеркнет?

Нет, понятно, что Лина ей не поверит – еще чего! Она ж не дремучая дура! И не экзальтированная Светка.

Правда, и женщины на лестнице не выглядели дремучими и сумасшедшими – скорее, растерянными, обманутыми и надеющимися на чудо.

Лина допила кофе и крепко сжала холодные трясущиеся пальцы. Патрина без конца курила и молча разглядывала разложенную колоду. Наконец она посмотрела на Лину. Взгляд ее был пронзительным, заглядывающим прямо в душу – такой не соврешь. Впрочем, врать Лина не собиралась. А вот выслушать цыганку как раз собиралась. И еще очень хотела взять себя в руки. Не психовать. Но почему-то трясло, как на экзамене, даже живот разболелся.

– Что трясешься? – усмехнулась Патрина. – Ничего плохого не вижу! Не трясись.

Лина мелко закивала:

– Правда? Большое спасибо!