С. У. Д. Три неоконченные повести

Серёга в то время снимал комнату вместе с Бородиным, не совсем вменяемым чудаком, но зато при немалых родительских деньгах. Немалые деньги они тратили удивительно быстро – в основном, на бухло. Едва хватало на еду и плату за комнату.

У Бородина едва хватало денег на билет, чтобы раз в неделю съездить домой за деньгами. У Серёги едва хватало здоровья на беспробудное пьянство и нездоровые чудачества не совсем вменяемого соседа. Кажется, втайне они едва терпели друг друга.

Тем летом я ходил к ним почти каждый день. Чтобы посмотреть правде в глаза. И не мог увидеть там никакой правды. Возможно, я сам приносил им немного правды. А уносил от них лёгкий дурман невменяемости, что позволяло мне вновь и вновь возвращаться.

– Здорово, – Серёга сухо протянул мне руку.

Я поймал его взгляд – бледный, погасший, больной – и ответил как можно бодрей:

– Здорово! А где Бородин?

– Уехал за деньгами.

– А-а… – со скрытой усмешкой протянул я. – Таки странно. Он же недавно ездил.

– За комнату надо платить. Денег нет.

– А-а… – моя повторная усмешка, чуть было не сдав себя со всеми своими скрытыми потрохами, виновато умолкла.

– Вить, дай взаймы. И пойдём, что ли, прогуляемся, пивка попьём. Не могу я здесь больше находиться.

Мы спустились вниз, вышли на улицу и побрели куда-то – неспешно и бесцельно. Серёга, купив пиво, заметно оживился.

Я пытался заговорить о музыке, но он всё время переводил тему то на деньги, то на свою депрессию, то на чудачества Бородина. Часа за два описав внушительный круг, мы вернулись к изначальной точке – палатке возле подъезда. За это время пивной хмель из Серёги выветрился, он снова помрачнел и, порыскав в карманах мелочь, купил ещё одну бутылку.

Меня густо и холодно накрыла привычная пелена невменяемости. Это когда становилось настолько уныло, что хотелось поскорее уйти домой. Я засобирался и напоследок спросил с робкой надеждой и почти умалишённой наивностью:

– Серёг, а репетиция-то будет у нас или нет, я забыл спросить?

Он неохотно поднял на меня свои бледные, погасшие, больные глаза и сказал:

– Знаешь, Вить, мне сон приснился. Будто у Юли давно есть или был, неизвестно точно, незнакомый мне парень. Она пришла ко мне в какую-то квартиру, где я вроде как живу. В каких-то идиотских зимних колготках, старомодных таких, ворсистых. Сидит, плачет и не хочет уходить. Я ей говорю, мол, уходи, я видел твоего парня, не могу с тобой быть после этого. А она не уходит. Но потом всё же ушла…

– А-а… Подожди, вы же с Юлькой расстались, ты говорил…

– Да, как бы расстались. И как бы нет. Она не хочет расставаться. И я не хочу, но… Но вот приснится же такое. Парня я хорошо запомнил. Худенький, повыше меня, темноволосый, острые черты лица, джинсы на нём синие и рубашка… такая… в клетку, что ли…

Я не выдержал и перебил его:

– Серёг, что с тобой происходит-то?

– Ничего, Вить, – он сухо подал мне руку на прощанье. – Больно мне.

И ушёл. А я решил больше не приходить сюда за правдой, потому что правда стояла передо мной и смотрела мне в лицо. Со всей прямотой.

Фрагмент 5. Макс

Сентябрь 2006 года

Жутко болела голова. Повсюду воняло блевотиной – от одежды, от рук, от собственного дыхания. Перед глазами слезоточиво расплывалась действительность грязно-белым потолком и безвкусными коричневыми обоями на стенах.

Грязно-белый потолок был похож на мою жизнь, а коричневые обои на говно. Моя жизнь – говно. Отодрав голову от подушки, я перегнулся к краю кровати и поблевал в тазик.

Вони стало больше, но действительность обрела некоторую резкость, так что «моя жизнь» и «говно» расплывались уже чуть меньше. И я хотя бы на малую толику почувствовал себя всё же человеком. Жаль. Человек умеет думать мысли. Так ещё хуже. Так ещё сложней. Легче быть нечеловечески-бессознательным куском мяса. И ничего не думать. И ничего не думать. Я собрал все мысли в одну кучу и увидел в них Юлино лицо. С ласковыми глазами.

– Какая же ты, Юля, всё-таки дрянь, – беззвучно сказали мои губы, источая блевотную вонь.

– Милый, милый мой, – ласково прошептало лицо и пропало.

Я встал. Мне надо было уйти из этой комнаты. Не важно куда. Хоть на край света. Хоть в ад. Главное – не видеть их вместе. Они могли прийти сюда в любой момент. Счастливые и опьянённые страстью друг к другу. Где я – лишний. Где мне можно только прижаться затравленно к самому краю света и нюхать свою блевотину. Где легче быть нечеловечески-бессознательным куском мяса. Где меня лучше сразу в ад. Что ж, и то неплохо. Лишь бы там не оказалось Юлиного лица. С ласковыми глазами.

Я переоделся, собрал самые необходимые вещи и уже направился прочь из этой комнаты, когда мой взгляд упал на книжную полку. Там сиротливо пылился прошлогодний подарок от Юли – маленькая фигурка жениха и невесты. Какой трогательный сарказм!.. Хоть плачь…

Я снял фигурку с полки и поставил её напротив двери. Потом выдрал из тетради листок и крупно написал на нём: «УДАРЬ НОГОЙ».

– Ударь ногой, Юля, если ты такая дрянь, – с прежней беззвучностью сомкнулись мои губы, слюнявя омерзительную кислоту протухшего ещё вчера дыхания.