С отцами вместе

Допрос вел Знова. На маленьком столике вокруг лампы лежали кусочек черного хлеба, две вареные картофелины, наган, распечатанная пачка махорки и брошюра Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» Кикадзе стоял перед столом белый, как стенка. Шапка его осталась на улице, пальто запачкано песком и снегом. Знова потряс в руках спичечную коробку и бросил в угол — пустая. Ни обращаясь ни к кому, он протянул руку, его поняли — положили на шершавую ладонь спички. Он прикурил и так же молча вернул коробку. Поднял голову на задержанного.

— Зачем так поздно ходишь?

— Я шел в аптеку за каплями датского короля, мама у нас заболела, — заныл Кикадзе.

— А почему не отвечаешь на окрик часового?

— Я Кравченко по голосу узнал… Думал пошутить. Мы школьные товарищи…

Кикадзе взглянул на Костю, хотел улыбнуться, но губы онемели, тонкие черные усики задергались, и вместо улыбки получилась противная гримаса. Знова выпустил изо рта клуб махорочного дыма, пальцем осторожно сбил с цигарки пепел, поднялся со стула. Его кожаная тужурка заскрипела.

— И за винтовку шутя схватился?! — гаркнул он.

— Шутя, шутя! — попятился от стола Кикадзе.

— Сиди здесь! До утра! — Знова повелительно ткнул рукой в сторону скамейки.

Пришел, еле волоча ноги, утомленный Прейс. Он поговорил о чем-то со Зновой, потер худые щеки ладонями, расправил плечи и подозвал к себе задержанного.

— Иди, герой, домой! Там мама твоя плачет!

— Я ведь шутил, — начал еще раз оправдываться Кикадзе.

— Я знаю… Иди спать!

Герой без шапки бросился в коридор. Прейс посмотрел ему вслед.

— Мелкая рыбешка! Пусть пока плавает!

Знова все-таки отправил молодых бойцов на Крестовую гору. «Кто-то будет писать сочинение и о таком „герое“, как Гога», — думал Костя, шагая в ногу с Васюркой. Ветер утихал. Небо светлело, очищаясь от черных, лохматых туч. Луна тихо плыла над поселком. Падали редкие снежинки.

* * *

На рассвете Андрей Котельников вышел из дому, чтобы задать сена лошади. Спустился с крыльца, запорошенного снегом, и остановился. Что такое? Прислушался. Нет, слух не обманывает. Церковный колокол прозвенел раз, другой. Кто-то звонил тихонько, мягко, словно боялся разбудить деревню. Кто же это? Зачем звонит? И кто забрался в такое время на колокольню? Церковь должна быть закрыта. Вот снова запели два колокола… один глуше… другой звонче… Странные дела творятся нынче в Осиновке! Едва успели разобраться с огоньками в поповском доме — и вот уже, пожалуйте вам, ночной звон. Под валенками, подшитыми кожей, заскрипел снег. Андрей прошел через весь двор, поднялся по лестнице на сеновал. Отсюда видно все село. Круглый фонарь-луна освещал единственную улицу от края до края. Вон и церковь поблескивает куполами. Заглянуть бы сейчас на колокольню… Задумчивый Андрей рассеянно сбросил в скотный двор два навильника сена. Лошадь помотала головой, зафыркала. Сено захрустело на ее крепких зубах. «Пойду спать, утром выясним эту канитель»…

На крыльце обтрепанным веничком смел с валенок снег и опять прислушался. Колокольный звон ясно разносился в морозном воздухе. Андрей запахнул полушубок. К кому бежать? Учительница снова будет смеяться, председатель ревкома уехал на станцию… Андрей вышел за ворота. На улице ни души. Ни одно окно не подмигивает огоньком. Постучал в ставень вросшей в землю избушки. Капустин выбежал без шапки, в валенках на босу ногу, на плечах шинель внакидку.

— Андрей?!

— Колокольня что-то говорит… Послушай!

Притихли. Действительно, церковь разговаривала медными голосами. Призрачный звон плыл не то с неба, не то с земли, не то справа, не то слева. Будто звенел еле уловимо весь морозный воздух. Капустин почесал взлохмаченную голову.

— Церковный домовой, что ли?

— Надо проверить. Иди оболакайся! — сказал Андрей.

Капустин вернулся подпоясанный, с дробовым двухствольным ружьем. Испуганная жена только что сказала ему, что колокольный звон слышала и прошлой ночью. Бабы шептались об этом в лавке. Петухов поносил на чем свет стоит коммунистов, комсомольцев и госполитохрану. Зачем потревожили старый поповский дом? Бог этого не простит! Колокола не зря зазвонили сами. В деревню большое несчастье придет.

— Бога не боишься? — спросил Капустин, заряжая ружье.

Андрей засмеялся.

— Все равно на том свете в смоле кипеть!

Они медленно обошли церковную ограду. Ворота были закрыты. Пришлось перелезать. Постучали в церковную сторожку — никто не открывал и не откликался, Капустин несколько раз стукнул в дверь прикладом.

— Открывай, а то гранату в окно бросим!

Послышалось чье-то кряхтенье, загрохотал засов.

Сторож дед Ефим в одном белье трясся у порога.

— Что у тебя за звон по ночам? — набросился на него Андрей.

— Ей-богу, не знаю… Сам ни живой ни мертвый!

Капустин погрозил старику ружьем.

— Говори, кого пустил на колокольню? Ты уже по одному делу на подозрении, а теперь в другое влип. Кто там звонит?