Читаем С открытым забралом полностью

Он не хотел запугивать, не надеялся, что угроза произведет действие, так как не верил в силу угроз: если человек в чем-нибудь убежден, угрозой его не возьмешь. Просто гнев непроизвольно вырвался наружу. Но произошло невероятное: Легких, заикаясь, стал оправдываться. Дескать, как продкомиссар он отвечает за снабжение Самары хлебом, но ведь он руководствовался самыми лучшими намерениями и просит не сердиться, если что делал не так. И Троцкий и Шляпников одобрили его действия. Мол, надеяться на союз с мужиком — пустая затея, так как мужик — мироед, и только крайними мерами можно что-нибудь из него выколотить. Легких был бледен, и руки мелко дрожали.

Куйбышеву стало противно. Сорвался-таки... Стыдно было своего поведения. Он еще никогда ни на кого не кричал — всегда помогала ирония. Это действеннее начальственных окриков. Разумеется, с врагами миндальничать нельзя. Но разве этот Легких враг? Просто дуролом, максималист, привыкший чувствовать себя этаким беспощадным якобинцем. Таких сейчас много. Всех под суд не отдашь.

Надо терпеливо воспитывать.

И, переходя на деловой тон, сказал:

— Договоримся так: «летучие отряды» — это самодеятельность, и мы сегодня же их распустим. Изъятое зерно у середняка вернуть. Тоже — сегодня. Семена! Сеять пора, а вы ликвидировали, по сути, семенной фонд. Этак губерния ничего не посеет, а отвечать нам с вами. Партийными билетами.

— Как прикажете! — с готовностью подхватил Легких. — Это мы мигом...

— Ну, без приказов. По совести. Не вернете зерно — запросы, ходоки одолеют: мол, заменили продразверстку налогом, а выходит обман...

Он действовал теперь спокойно, хотя очень часто с трудом подавлял рвущийся наружу гнев. Гнев — признак бессилия. В отношениях с официальными лицами нужно быть официальным, опираться на закон. Нарушитель советской законности легко уязвим, какими бы фразами он ни жонглировал. Как говорит Фрунзе: «Держись за дубок — дубок в землю глубок».

Он забыл, что командирован в Самару временно. Известное дело — «временно». Послали Григория Ивановича Петровского на Украину в девятнадцатом временно — до сих пор там и перебираться в Москву не собирается.

Куйбышев укреплял партийные и профсоюзные организации, занимался кадрами, труддезертирами, устройством беспризорников в детские дома, посевной, топливом, транспортом, мобилизовал, приводил в движение.

Ему нравилось здесь.

Уплыли, растаяли льдины. Закачались на волнах лодки. Очнулись от зимней спячки белые пароходы, поплыли вверх и вниз по матушке, по Волге.

Валериан Владимирович сидел на берегу и следил за кутерьмой лодок и катеров на реке. Синь была как в те времена, когда они любили ходить по этому берегу с Паней. Накренясь, устремлялись к водной глади чайки и, схватив рыбешку, взмывали в слепящий простор.

О, Волга, после многих лет Я вновь принес тебе привет...

Волга всегда рождала у него представление о свободе, о безмерности. Он знал ее от Нижнего, от Казани до Астрахани. Для него она была живым существом, добрым, широким. Ее пресный сырой запах преследовал его в песках Туркестана. Если бы отвлечься от всего, он хотел бы быть волгарем. Волгарь... Что это такое? Профессия? Принадлежность к Волге? Кого можно называть волгарем? Волжанин — это одно, а волгарь — совсем другое. Волжанин — тот, кто родился на Волге, он может быть аптекарем или парикмахером. Волгарь имеет дело с Волгой. У волгаря зеленые глаза, они впитали цвет воды. Волгарь тот, кто не может существовать без Волги, так как жизнь ему будет не в жизнь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза