С намерением оскорбить (1998—2001)

— Ну и что нам теперь, в ногах у него валяться? Пошел он подальше, этот Чувак! Мало ему «гольфа». Хотя мы такие, какие есть. Вообще-то я его люблю. Он, конечно, болван, да и зазнался в последнее время, но я все равно его люблю. Сильно. Дело только в том… А впрочем, ладно. Не будем об этом.

Новая встреча спустя несколько месяцев.

— Говорят, Чувак купил «БМВ».

— «БМВ»?! Он купил «БМВ»? Кто бы мог подумать… Еще совсем недавно ему было не на что купить еды. Не пойми меня превратно, я хорошо к нему отношусь. Я его просто обожаю. Но есть вещи… Да ладно, что об этом говорить.

И наконец последняя встреча.

— Не упади, приятель. Чувак купил «мерседес».

— Да ты что такое говоришь! Как этот сукин сын мог купить «мерседес»? Да он же полный идиот! Это, должно быть, его жены.

ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ

Некоторые вещи на удивление похожи друг на друга. Эта сцена напомнила мне о Сараеве или Бейруте, хотя дело было в сердце Ла-Манчи. В тот день я ехал по шоссе А-3. Постоялый двор «Сан-Хосе» остался далеко позади. Машины неслись со страшной скоростью, и оставалось только удивляться, что на дороге до сих пор не разбились в лепешку сразу десять автомобилей. Пришлось включить фары и сбавить скорость. На обочине шоссе разыгралась привычная сцена. Машина перевернулась и теперь валялась вверх колесами. Из нее с пыталась выбраться женщина в белом платье. Она протягивала руки и, наверное, кричала — у меня были закрыты окна. Женщина тянулась к мужчине, который сумел выбраться раньше и теперь застыл на месте, будто не понимал, что происходит. Он стоял, обхватив голову руками и смотрел себе под ноги. Вероятно, на того, кто лежал на земле.

Я уже стал было тормозить, но заметил, что вокруг собирается толпа. Люди бежали к пострадавшим со всех сторон. Многие достали телефоны, чтобы вызвать помощь. Все под контролем, подумал я. Твоя помощь н требуется. И поехал дальше. Как ни странно, этот случай не шел у меня из головы. Проехав много километров, я все представлял себе эту женщину, ее перекошенное, испуганное лицо, безмолвный крик ужаса, который так грубо и вероломно вторгся в ее жизнь. Я видел такое раньше. Я уже видел этих двоих. Я знаю, на кого смотрел тот человек, онемевший от потрясения. В прошлой жизни я постоянно видел такие сцены. Бомба падает в центр селения, и, когда рассеиваются клубы пыли, становится видно мужчин, обхвативших голову руками, и женщин, которые ломают руки и кричат. Иногда они в крови. Иногда прижимают к груди ребенка. Иногда бросают нелепые обвинения застывшему на месте мужчине, неспособному защитить их от боли и смерти. Или не такие уж нелепые.

Здесь произошло то же самое, подумал я, когда сзади вспыхнули огни мчавшейся по шоссе «скорой». В наше время человек может позволить себе на время отгородиться от боли и смерти. Наши деды знали их очень хорошо. Но мы сдали своих дедов в больницу, чтобы не видеть, как они умирают, и больше не вспоминали об этом. Теперь в нашем распоряжении дома престарелых, хосписы и прочие эвфемизмы. Не вижу — значит не знаю. Не знаю — значит ничего нет. И мы идем по жизни с фатальной уверенностью, основанной на абсурдном убеждении или надежде, что страдание, болезнь и смерть — это не для нас. Мы не думаем о смерти. Сам образ нашей жизни, такой разумный и здоровый, — красивые и бессмертные — заставляет нас полагать, что Ужас давно отошел на второй план, передвинулся в разряд того, что может случиться, но никогда не случается. А Ужас, между тем, никуда не делся. Он затаился и ждет подходящего момента, чтобы толкнуть нас в пучины жестокости и страха. Ты влюбился, собираешься в отпуск, заканчиваешь учебу, празднуешь день рождения или выходишь на пенсию, а Ужас тут как тут. В столовой взрывается бомба, кретин Маноло вырывается на встречную полосу, или ни с того ни с сего тебя поражает удар. И все становится на свои места. Так всегда, мы просто забыли. И человек, не готовый к ударам судьбы, понимает, насколько он слаб и ничтожен. Понимает, что он смертен.

Таков закон жизни. Так было всегда, на протяжении веков, и будет до скончания мира. И потому никак нельзя простить удивление, с которым мужчина слушал крики женщины в белом платье. Ничем нельзя оправдать этот идиотский вопрос: почему это случилось именно со мной?

МОЙ ДРУГ НАРКОТОРГОВЕЦ