С намерением оскорбить (1998—2001)

А еще эти мавры. Не мавры, а североафриканцы или жители Магриба, поправляют меня раздраженные читатели. Слово «мавр» звучит оскорбительно и реакционно. Какой-то эрудит заявил, что это словечко франкистов: Франко привел с собой мавров и все такое. Должен сказать, что с благодарностью принимая указания читателя-эрудита, я все же не откажусь от столь красивого и древнего слова, которое часто встречается в исторических документах. Слово «мавр» происходит от латинского maurus, житель Мавритании. Оно фигурирует в «Этимологиях» святого Исидора, и у Гонсало де Берсео. Должно быть, это самое употребительное слово в испанских исторических хрониках. «Отвоевана у мавров в 1292 году, во время правления Санчо IV Храброго», — прочтут те, кто умеет читать, на стенах Тарифы. Отказаться от этого слова — значит забыть о мавританском стиле. Или о морисках, без которых трудно представить нашу историю в XVI и XVII веках. Хотя теперь, когда все заняты созданием нового прошлого, нет ничего удивительного в том, что мы готовы переписать историю и литературу. Начнем, пожалуй с памятника ксенофобии и франкистской морали — «Песни о моем Сиде». Придется заменить в ней слово «мавр» более корректным эквивалентом. Коплы Хорхе Манрике утратят свою ритмическую стройность, зато непременно выиграют в толерантности. Словосочетание «кинжал жителя Магриба» куда предпочтительнее «мавританского кинжала», как в оригинале. «Пир жителей Северной Африки и христиан в Алькое» тоже неплохо звучит.

Или возьмем, например, слово «голубой». Вместо «что ты вырядился, как голубой» нужно говорить: «что ты вырядился, как человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией, Пако?». На самом деле, нет хороших или плохих слов. Это люди бывают плохими, а их намерения — оскорбительными. К словам это не относится. Они благородные, прекрасные, древние и настолько гибкие, что подходят к любым ситуациям в рамках здравого смысла и представлений каждого человека. Но в наше время, если ты не хочешь прослыть шовининистской свиньей — странно, почему до сих пор не протестуют защитники прав животных? — приходится подбирать слова с огромной осторожностью. В нашем искусственном мире, населенном искусственными людьми, кофе должно быть без кофеина, пиво без алкоголя, сигареты без никотина, оскорбления не должны никого оскорблять, и чем меньше у слова значений, тем лучше. Особенно осторожным приходится быть с теми, кто привык принимать любой намек на свой счет. На воре шапка горит. Если бы вы знали, сколько писем мне пришло, когда я назвал одного политика деревенщиной. Все пытались выяснить, что я имею против сельского хозяйства. Ни в коем случае нельзя обзывать кого-нибудь ненормальным. «Не смейте оскорблять ментальных инвалидов», — кричат мне, не понимая, какими идиотами выставляют сами себя. Наша речь — живая и богатая. С ее помощью можно оскорбить и выразить целую кучу других вещей. Все дело в контексте. Смешнее всего получилось, когда я употребил слово «стеклодувы», имея в виду, тех, кто надувает щеки и ни черта не делает, задев за живое человека, который на самом деле работает в стекольной мастерской. Или когда я обозвал одного типа паяцем и в тот же вечер получил письмо, подписанное (цитирую без намерения оскорбить кого бы то ни было) международной организацией «Паяцы без границ».

ДЕНЬ СВЯТОЙ

Однажды я пришвартовался в типичном средиземноморском портовом городке с белыми домиками на фоне синего моря. До заката оставалось два часа, и закрепив паруса, я уселся почитать на корме и насладиться красотой тамошнего пейзажа. Меня ждали два счастливых часа в обществе старого издания «Песни моряков» Пьера Макорлана. Внезапно воздух наполнила привязчивая бравурная мелодия, возвещавшая начало боя быков. Почитаешь тут, сказал я себе, поднимаясь на ноги. Оглядевшись, я понял, что деваться некуда. То был день Пресвятой Девы Чего-То-Там, местной покровительницы. Импровизированная арена располагалась прямо у мола, и зрители сидели на перевернутых лодках. Классический деревенский праздник. Среди местных бродили вереницы туристов в шортах и восторженно взирали на происходящее. На арене безнадежно и слепо металась молодая телка, а двуногие животные наносили ей удары под хохот и одобрительный рев толпы.