С малых высот

- Сегодня что-то необычное ожидается, - нарушил общее молчание Пахомов.

- Наверно. Сейчас узнаем, - поддержал его кто-то. Подошел командир полка.

- Прошу садиться и внимательно слушать, - сказал Шевригин. Лицо его было озабоченным и даже немного хмурым. Летчики достали карты, карандаши, линейки.

- Товарищи, - начал Шевригин. - Отступающие немецкие войска вывозят награбленное у нас добро по железной дороге Орел-Брянск. В Карачеве обнаружено скопление эшелонов. Нашему полку приказано нанести по этой станции бомбовый удар. Порядок вылета: третья эскадрилья, вторая, первая. Бомбовую нагрузку взять максимальную. Впереди для освещения цели пойдут два экипажа. Первым полетит Шмелев, вторым Супонин. Каждому взять по четыре осветительные бомбы.

Такие задания для нас считались наиболее трудными. Железнодорожные станции, а тем более узлы всегда прикрывались несколькими батареями зенитной артиллерии разного калибра, дивизионами прожекторных и звукоулавливающих установок. Все эти средства сводились в единую систему круговой противовоздушной обороны, управляемую централизованно. Попадая в такую зону, самолет непрерывно находился под наблюдением и огнем противника. Кроме того, для прикрытия некоторых железнодорожных узлов фашисты привлекали истребителей-ночников.

К вылету готовились очень тщательно. Когда пошли к самолетам, уже совсем стемнело.

Через несколько минут мы со штурманом Николаем Корнеевичем Пахомовым были уже в воздухе. На высоте полторы тысячи метров пересекли линию фронта.

- Слева впереди Карачев, - доложил Пахомов.

- Вижу.

Мне почему-то стало немного страшно при подходе к этому крупному железнодорожному узлу.

Ведь наша разведка еще не успела выявить систему расположения прикрывающих его огневых средств. Надо было самим придумывать, как лучше обмануть противника.

- Коля, приготовься, - передал я штурману. - Сейчас отойдем немножко вправо. На цель будем заходить с запада. Хорошо?

Пахомов согласился.

Этот маневр был продиктован не столько тактическими соображениями, сколько подсознательным желанием оттянуть момент выхода на цель. Когда идешь на объект, не имея ясного представления о его обороне, то в действиях порой появляется какая-то неуверенность, даже охватывает минутная слабость. Думаешь: подожду еще немного, может быть, пушки сейчас заговорят, противник откроет себя. Верно сказано, что самое неприятное в бою - неизвестность.

Под крылом медленно проплывало едва различимое полотно железной дороги. Станция была окутана темнотой. Иногда мелькали лишь искорки маневрировавших паровозов. Город затемнен. Когда цель оказалась совсем близко, Пахомов скомандовал:

- Довернуть чуть вправо. После сбрасывания - резко влево.

- Хорошо!

Он сбросил одну за другой осветительные бомбы, потом - осколочные. Еще не успели сработать дистанционные взрыватели наших "сабов", как в небо взметнулись четыре мощных луча прожекторов. Яркий свет резанул по глазам и ослепил меня на некоторое время. И тотчас же сильная взрывная волна подбросила хвост самолета вверх. Управление вырвалось у меня из рук. Машина "клюнула" носом и начала падать.

Опомнившись, я оглянулся и увидел, что хвост пока цел. Быстро схватил ручку, нащупал ногой сектор газа и стал выводить самолет из пике. Машина послушалась рулей.

На высоте примерно триста метров мне удалось наконец выровнять самолет. На станции начались пожары. Это другие наши экипажи сыпали бомбы на головы врага. Когда сброшенные нами "сабы" догорели, на цель вышел Дмитрий Супонин и "повесил" над узлом еще четыре "фонаря". Термитные, фугасные и осколочные бомбы рвались в разных концах станции. А мы "на всех парусах" устремились домой.

Сели благополучно. Выключив мотор, я сказал подбежавшему технику:

- Женя, осмотри хвост! Нас чуть не тюкнули. Дворецкий вынул из кармана электрический фонарик и стал осматривать хвостовое оперение. В стабилизаторе, руле поворота и фюзеляже он насчитал более пятидесяти пробоин. В лонжероне стабилизатора застрял осколок. Осторожно вынув его, Дворецкий передал этот "трофей" мне. Долго я носил его в планшете, как память о "карачевской операции".

После полетов Скочеляс снова обратился к командиру полка за разрешением слетать в Орел. Тот отпустил.

- Хорошо, - сказал, - лети. Даю тебе три дня отпуска. Будь только осторожнее.

Летчик Умелькальм доставил Михаила на небольшую площадку около Орла, а сам вернулся в полк. Потом Скочеляс рассказывал, как он шел, нет, не шел, а бежал к родному дому. Живы ли родные?

На двери дома висел замок. Разные мысли полезли в голову. Раз дом закрыт, значит, в нем кто-то живет. Скочеляс зашел к соседям. Те сообщили, что отца расстреляли фашисты, а мать куда-то уехала. Осталась только бабушка. Михаил вернулся к дому, замка на двери уже не было. С горькими слезами встретила внука бабушка. Немного успокоившись, она рассказала обо всем подробно. Перед приходом фашистов отец успел эвакуировать мать вместе с братом и сестрой. Сам же уехать не смог.