С малых высот

...Возвратившись с задания, идем на командный пункт. Летчики один за другим бойко докладывают о результатах вылета. Заместитель начальника штаба - всегда уравновешенный капитан Тимофеев едва успевает записывать их доклады.

- Спокойней, спокойней! - говорит он, хотя сам заметно нервничает.

- Вот тут, тут, товарищ капитан, - тычет пальцем в карту сержант Голубев.

- Где тут? Надо точнее показывать! - делает ему замечание капитан. Ошалели, что ли, вы сегодня?

В эту ночь действительно все "ошалели". Летчики и штурманы наперебой рассказывали техникам и мотористам об огромных пожарах и взрывах. Стоявший рядом с инженером полка по вооружению Здельник довольно улыбался.

В землянку вошел Скочеляс. Обычно он перед докладом всегда снимал с головы меховой шлем. Сегодня же изменил своей привычке.

- Где Здельник? - крикнул Михаил и, увидев начхима, шагнул к нему.

- Михаил Ефимович! Вы великий человек! Вы - фокусник! Маг! - начал сыпать он восклицаниями. Здельник даже зажмурился от удовольствия.

- Что вы, что вы, я тут ни при чем,-приговаривал он с улыбкой.

...После доклада летчики и штурманы вышли покурить.

- Миша, расскажи что-нибудь, - предложил Николай Пахомов.

- Это можно, - отозвался Скочеляс. Снял подшлемник и начал:

- Все мы артисты. И ты, Шурик, и ты, Витя, и ты, и ты... Помню, до войны китайцы показывали в цирке аттракцион. Миловидная девушка становилась к стенке. Ее напарник, страшно разрисованный и одетый во все черное, брал блестящие длинные ножи, отходил метров на пять и начинал их бросать в нее. Первый вонзался в стенку около левого уха девушки. Возьми он на два-три сантиметра правее - и кинжал мог оказаться в щеке красавицы.

- Брось, - перебил его Самсонов, - такого не бывает...

- Раз говорю, значит, бывает, - оборвал его Михаил и продолжал: Страшилище целится и кидает второй нож... Он вонзается рядом с правым ухом красавицы... Так он бросил десятка полтора кинжалов, обрамив ими девичью голову. А ей хоть бы что, даже глазом не моргнула.

Скочеляс сделал паузу, глубоко затянулся папиросным дымом и продолжал:

- Я всю жизнь восхищаюсь этой артисткой. Вот и сегодня вспомнил ее. Между нами есть что-то общее. В нее кидали ножи, в нас стреляли из автоматов, пулеметов и орудий.

- Так что, Ваня, ты тоже настоящий артист, - обратился он к Крюкову. И Габидуллин тоже...

- А жизнь идет вперед, - рассуждал Михаил. - И мы уже далеко ушли от этой актрисы. В нас выпускают десятки тысяч пуль и снарядов, ведут стрельбу сотни фашистов, и каждый норовит попасть. Та девушка, дай бог ей хорошего жениха, вроде нашего Шурика, стояла неподвижно, а мы летим со скоростью сто десять километров в час, - он эту цифру иронически подчеркнул, - и бросаем чудодейственные шары, от которых все горит. Вот поэтому, как это ни странно, я считаю себя народным артистом, а Шутова и Крюкова - заслуженными. Но вы не обижайтесь. Заслуженного тоже не просто получить. А народного тем более. Надо пройти Рамушево, Омычкино, Налючи, Бяково!

- Демянск, - подсказал Пахомов. В памяти моей сразу ожили бои на Северо-Западном фронте.

- Ребята, разрешите внести поправку! - обратился ко всем Михаил Егоров.- Под Старой Руссой зенитные трассы были уверенные, чувствовалось, что у фрицев рука не дрожала...

- Верно, верно, - перебил его Скочеляс, - а вот брянский фриц уже не тот...

- Правда, Миша, не тот фриц пошел, - добавил молчавший до сих пор Крайков.

- А это хорошо, скорее намылим ему холку...

- Опять, наверно, все про Орел болтаешь? - перебил Скочеляса вошедший Вандалковский. И тут же приказал: - Всем к самолетам! Проверьте подвеску бомб и басов!

Он ушел так же внезапно, как и появился. Всегда официальный, он и теперь своими словами резанул по душе, словно ржавым, тупым ножом.

- Ой, нос... нос! - вдруг услышали мы громкий крик.

Все бросились на помощь. Видим: техник Мячков сидит возле самолета на корточках, держится за нос и повторяет:

- Ой, больно! Нос ищите.

- Брудного сюда, скорее Брудного! - закричал Пахомов, вызывая врача.

Подбежал запыхавшийся капитан медицинской службы Оскар Брудный.

Мячков встал. Лицо у него было в крови, срезанный кончик носа болтался на кожице.

В чем дело? Что случилось? Вскоре все выяснилось. Оказывается, к самолету подошел Вандалковский и стал за что-то отчитывать Мячкова. Тот торопливо вылез из кабины, но, встав на плоскость, поскользнулся, покатился и задел носом за острый край расчалки.

Мячкова отправили на самолете в госпиталь. Николай Корнеевич Пахомов написал письмо известному хирургу, попросив его помочь "замечательному технику, другу и товарищу". Через несколько недель техник вернулся радостный. Нос ему "припаяли" на славу. Правда, он оказался немного великоват.

Мы не раз вылетали с ампулами и бомбами. От наших ударов горело все танки, блиндажи, орудия. Через несколько дней в армейской газете появилась заметка старшего сержанта Маслакова: "Удар ночных бомбардировщиков", с подзаголовком: "Зарево пожара видно за семь - десять километров".