«С Богом, верой и штыком!»

В южной части Москвы, у заставы, одно из ее главных предместий примыкает к двум большим дорогам; обе они ведут в Калугу. Одна из них, что левее, самая старая, другая проложена позднее. На первой из них Кутузов только что разбил Мюрата. И по этой же дороге Наполеон вышел из Москвы 7 октября, объявив своим офицерам, что он пойдет к границам Польши через Калугу, Медынь, Юхнов, Ельню и Смоленск. Один из них, Рапп, заметил: «Уже поздно, и зима может захватить нас дорогой». Император ответил, что он должен был дать солдатам время поправиться, а раненым, находившимся в Москве, Можайске и Колотском, добраться до Смоленска. Затем, указав на небо, по-прежнему безоблачное, сказал: «Разве вы не узнаете моей звезды в этом сверкающем небе?» Но этот призыв к счастью противоречил мрачному выражению его лица и обнаруживал лишь деланное спокойствие.

Наполеон, вступивший в Москву с 90 тысячами строевых солдат и 20 тысячами больных и раненых, выходя из нее, имел больше 100 тысяч здоровых солдат, оставив в Москве 1 200 раненых. Пребывание императора в Москве, несмотря на ежедневные потери, дало ему возможность предоставить отдых пехоте, пополнить провиант войска и увеличить свои силы на 10 тысяч человек. Кроме того, удалось поместить часть раненых в госпитале, а остальных заблаговременно вывезти из города. Но с первого же дня выступления Наполеон заметил, что его кавалерия и артиллерия едва волочили ноги.

Ужасное зрелище увеличило печальные предчувствия нашего вождя. Армия, еще накануне вышедшая из Москвы, двигалась без перерыва. В этой колонне, состоящей из 140 тысяч человек и приблизительно 50 тысяч лошадей всех пород, 100 тысяч строевых солдат, шедших впереди в полном снаряжении, с пушками и артиллерийскими повозками, еще могли напоминать своим видом прежних всемирных победителей; что же касается остальных, то они походили скорее на татарскую орду после удачного нашествия. На бесконечном расстоянии в три или четыре ряда тянулась пестрая вереница карет, фур, богатых экипажей и всевозможных повозок. Тут были и трофеи в виде русских, турецких и персидских знамен, и гигантский крест с колокольни Ивана Великого, и бородатые русские крестьяне, которые везли и несли нашу добычу, сами составляя часть ее. Многие из наших собственноручно везли тачки, наполненные всем, что им удалось захватить. Эти безумцы не хотели думать, что уже к вечеру им придется отказаться от своей непосильной ноши: охваченные бессмысленной жадностью, они забыли и о восьмистах милях пути, и о предстоящих сражениях.

Особенно бросалась в глаза среди идущей в поход армии толпа людей всех национальностей, без формы, без оружия и слуг, громко ругавшихся на всех языках и подгонявших криками и ударами плохеньких лошаденок, впряженных веревочной упряжью в элегантные экипажи, наполненные добычей, уцелевшей от пожара, или съестными припасами. В этих экипажах ехали со своими детьми французские женщины, которые когда-то были счастливыми обитательницами Москвы, а теперь убегали от ненависти москвичей, – армия являлась для них единственным убежищем.

Несколько русских девок следовали за нами в качестве добровольных пленниц. Можно было подумать, что двигался какой-то караван кочевников или одна из армий древних времен, возвращавшаяся после великого нашествия с рабами и добычей.

Трудно было себе представить, как сможет регулярное войско тянуть за собой и сохранять такое количество тяжелых экипажей в течение столь длинного перехода.

Несмотря на ширину дороги и крики свиты, Наполеону с трудом удавалось пробираться сквозь эту невообразимую толкотню. Без сомнения, достаточно было попасть в узкий проход, ускорить движение или подвергнуться нападению казаков, чтобы избавиться от этой поклажи; но лишь судьба или неприятель могли облегчить нас от нее. Император же отлично сознавал, что он не имеет права ни упрекнуть своих солдат за захват этой с трудом приобретенной добычи, ни тем более отнять ее у них. Кроме того, так как награбленные вещи были спрятаны под съестными припасами, а император не имел возможности выдавать своим солдатам должный паек, то мог ли он запретить им уносить все это с собой? Наконец, ввиду того, что не хватало военных повозок, эти экипажи служили единственным спасением для больных и раненых.

Поэтому Наполеон безмолвно миновал длинный хвост своей армии и выехал на Старую Калужскую дорогу. Он в течение нескольких часов двигался в этом направлении, объявив, что идет поразить Кутузова на том самом месте, где русский полководец только что одержал победу. Но в середине дня, взобравшись на высоту села Красная Пахра, где он остановился, император неожиданно повернул направо вместе со всей своей армией и, двигаясь через поля, в три перехода достиг Новой Калужской дороги.

Во время этого маневра полил дождь, испортил поперечные дороги и принудил Наполеона остановиться. Это было большим несчастьем. Лишь с большим трудом удалось извлечь из грязи наши орудия.