Ржавые земли

Чем дальше Хлыстов удалялся от лагеря, тем острее болело в груди: злополучный «паучок» опять взялся бедокурить. «Идущий, мать твою, по следам! – мысленно взмолился Хлыстов. – Или как тебя там, приятель? Поостынь, угомонись! Совсем немного осталось, ведь почти ушли!»

В нос ударил запах стоячей воды и гнили. Хлыстов догадался, что дорожка привела его к каньону. Самого разлома не видно, в пяти шагах от тропы простиралось затопленное тьмой ничто. Тьма подрагивала в такт ударам сердца беглеца. Здесь, на краю земли, Хлыстову пришлось остановиться. Он скинул с плеч шинель, уселся на первый подвернувшийся камень, подставил ветру разгоряченное лицо. Было обидно и даже оскорбительно ощущать собственную немощь. Если бы на винтовке оказался штык, то он, Ванька Хлыст, вырезал бы из себя многоногую тварь и – видит дьявол! – отправил бы ее пешком к Ипату, если тот ей настолько люб.

Удушье, боль под ребрами… Скоро его хватятся, если уже не хватились. А он сидит себе, как химера на краю обрыва, и в ус не дует. Левая рука онемела… Никогда такого с ним не случалось! «Что же тебя, проклятое отродье, – думал он, держа ладонь на галопирующем сердце, – связывает с этим Ипатом? Предатель! Иуда! Как с тобой разделаться, если ты, холера, прячешься во мне? Вылезай! Освободи! Я хочу уйти!» Хлыстов разорвал на груди рубаху, ощупал бугры жестких рубцов. Шрамы образовывали неровную звезду с восьмью лучами. «Я ничего не смогу с этим поделать, – подумал вдруг отстраненно. – Никогда мне не стать человеком, потому что я никогда им не был». Он глядел во тьму и видел лица погубленных людей. Остекленевшие глаза оживали, искаженные агонией черты становились мягче. Невинные и грешные души забавлялись, наблюдая, как он пытается справиться с внутренними терзаниями.

Впереди – смерть, здесь всё ясно. Позади – что-то вроде того… Носитель – не человек, машина из плоти и крови. Что делать? Потерять самого себя? Стать псом на привязи у Ипата-Вершителя? Отдать тело в распоряжение этого Идущего по следам? Дорого же приходится расплачиваться за помощь «паучка»… «Паучка» бдительного, «паучка» молниеносного, «паучка» беспощадного…

Или шагнуть с обрыва в ничто?

Нет, подобные ему никогда не накладывают на себя руки.

Всю жизнь он искоренял в себе человечность. Он презирал писаные и неписаные законы. Он начхал на христианские заповеди! Он убивал людей десятками! Он был демоном в человеческом обличье: не жалел, не сомневался, не вспоминал… Тогда почему сейчас, когда сам дьявол зовет его на службу, он страшится утратить жалкие крохи сохранившейся человечности? Почему? Был злым чертом во плоти, и должен им остаться! Это судьба, которую он избрал сам!

В конце концов Хлыстов смог подняться на ноги. В бессильной злобе, пинками, сбросил винтовку и шинель с обрыва. Поплелся назад, словно побитая собака.

«Носитель… Вершитель… Идущий по следам… – стучало в его голове. – Светоносный… Червь… Многоглазый… О дьявол, что за ересь!» Всего этого было чересчур много для не слишком пластичного ума простого душегуба из Империи, обуянной мятежными страстями. «Пусть горит синим пламенем Ржавый мир! Пусть горят синим пламенем (а оно уже пожаловало с небес!) его боги и демоны! Пусть горят люди, которые пытаются есть с ладоней тех и других!» Как же он ненавидел всех и вся! Никто во Вселенной не умел ненавидеть столь искренне и истово, как Ванька Хлыст.

…Как ни странно, в лагере никто не заметил его отсутствия. Хлыстов пожал плечами, затем вернулся в пещерку. Прилег рядом с сытыми, пускающими во сне ветры соседями-людоедами, и тоже заснул. А спал он всегда крепко. Как дитя.

* * *

Посреди ночи поднялся переполох.

Хлыстову заломили руки, выволокли из пещеры. Поставили на колени рядом с трупом незадачливого стража, – покойника обнаружил сменщик; жаждущий отмщения бугай даже не поленился поднять тело на нижнюю террасу. Рифленый колышек торчал из глазницы убитого, и людоедам стало не по себе: столь расчетливо и механически точно был нанесен смертельный удар.

– Я… спал!.. – проквакал Хлыстов, входя в образ деревенского дурачка. – Я был… Вы – слепые? Я же здесь!

Этот голос заставил толпу сделать шаг назад. Хлыстов выпрямился, едва ослабла хватка на его плечах.