Рыцари монстры и роботы

Сдернул полотенце, зажавшись в сторону лавки. Расстелил и лег сверху.

– Будет жарко, ниже спускайся, – деловито сказала она.

Услышал, как веник погружается в ведерко, затем обратно. Вода ручьями льется с веток... брызги бьются в деревянные стены... на камни, снова погружается. Шипит все в жаровне, как на сковородке.

– Это для влажного пара, – поясняет она. – Ну баронет, готовь задницу к порке!

– Эй! Эй! – предостерег я и почувствовал, как к спине ложится веник, листья приятно чешут спину, задницу, спускаются до ног и назад. Затем веник поднимается и хлещет с размаха. Симона бьет и бьет, не жалея. Затем снова понемножку водит, потом опять расходится. Хорошо! Если бы не жар, лежал бы еще долго так.

– Все! Для первого раза хватит! Поднимайся и в бочку ныряй! – командует та, погружая веник в ведро. Поднялся, прихватывая полотенце. Выскочил, прикрываясь от нее. Глаза прячу, смущение вдруг накатило такое, что стыдно стало. У бочки два ящика в роли ступенек. Залез по ним, полотенце сбоку на край бочки повесил, ногу опускаю. Вода ледяная! Нет! Не полезу в такую!!

Позади скрипит дверь. Меня вдруг толкают сзади с задорным хохотом. С визгом плюхаюсь в бочку. Сердце ахает, будто человеческим голосом, все тело свело, словно тысячи игл вонзились.

– Вот как надо! – визжит Симона и кидается следом. Только я успел вынырнуть и сразу волна захлестнула.

К краю бочки отплыл. А она три раза окунулась с головой и косами своими, развернулась и перелезла назад. Тем временем я невольно на нее посмотрел и, кажется, даже часть женской промежности мелькнула, когда Симона ногу задрала, вылезая. Раньше никогда не видел женских причиндалов, а теперь сижу, замерз, а вылезти не могу. Напряглось все в низу, даже несмотря на холодную воду.

– Вылезай баронет! – смеется Симона. – Аль девки засмущался? М? Давай, а то замерзнешь. Надо еще по стакану, курочкой закусить и на второй круг! Липовый веничек и похмелье снимает и для банных новичков хорош!

Вылез из воды. Сразу тепло стало. Симона уже на лавке сидит. Слава Великим, в полотенце. Свое мокрое натягиваю, причиндалы заправляю. Она видит, что смущен, и смеется злорадно. Выпили вина, поели и снова в парилку. И потом еще. На четвертый заход Симона сама на полотенце легла, косы свои соломенные раскинула.

– Давай, теперь ты наказывай девку гулящую! – раззадорилась та, устраиваясь на полотенце поудобнее. Я уже перестал ее стесняться, привык, наверное. Женское тело лежачее красиво смотрится, грудь придавила, шариками выпирает, спина изогнула, попа выпуклая. У меня самого уже полотенце выпирает, а деваться некуда. Симона будто и не замечает.

Веник в ведро окунул, по стенам махнул, снова в ведро и по камням. Зашипели булыжники. Пар пошел. Опять погрузил в остатки воды и начал по телу липовыми ветками работать... все по ее примеру делаю. Симона визжит, просит сильнее.

– По заднице бей от души! – охает девушка. – Давай, не жалей! Ох! Хорошо! Ох! Великие послали благодать! Лупи сильнее! Кровь разгоняй! Еще! Еще! По ляжкам бесстыжим хлещи! Ох! Топись жир, да растворяйся!..

Из парилки выскочил вперед нее и плюхнулся в бочку. А Симона мимо пробежала, полотенце заправляя. Только вылез из воды, в комнату два крестьянина ведро с водой литров на тридцать занесли. Симона с ними обменялась парой фраз и выпроводила за дверь.

– Они уже давно стоят, – проговорила она. – Водица умывальная остыла. Давай слезай, обмою тебя, да пора к балу готовиться.

Вылез, полотенце только хотел натянуть, а Симона его резко отняла, скомкала и в сторону бросила. Свое тоже сдернула и туда же кинула.

– Прачка подберет, – непринужденно произнесла та. Я встал, как вкопанный. А Симона уже мочалку взяла, мылом ее натирает. – Давай, Эрик, подходи! У тебя в Лестере тоже рыцарей бабы моют, уж поверь. Здесь просто без ванны обходимся. Эй? Чего зажался? Лучше я тебе спину потру, или рыцарь какой?

– Какой еще рыцарь! – возмущаюсь и подхожу к ней, прикрываясь.

Она смотрит на меня с укором. Начинает намыливать, водой плескать. Теплая вода, приятная... Спину натирает, старается. Стою, на нее посматриваю. Голая, а ни капли не смущается. А у меня щеки горят уже. Спину натерла, обошла, спереди начала намыливать грудь, плечи, живот, руки мои убрала, по причиндалам прошлась невзначай, на корточки присела, ноги широко расставив, и давай мои ноги скрести. Одной рукой мочалку держит, второй так растирает. На нее смотрю, а та на меня с каким–то снисхождением поглядывает. Затем встает, ведро берет, что с водой, меня сверху им окатывает... Разворачивается к большой бочке, черпает оттуда и холодной еще. Охаю и трясусь, а Симона хохочет, ведро ставит и за полотенцем чистым тянется.

Стою и молчу, как маленький мальчик перед мамкой. Потеплело внутри как–то с тоской. Помыла меня Симона, как мама когда–то в детстве мыла. Без грамма смущения, с деловым видом, словно работу сделала.