Рыцарь пустыни, или Путь духа

– Я должна поблагодарить ее, – сказала она, – хотя здесь мы бы такую женщину убили. Скажи, Руперт-бей, был ли с ней тот другой мужчина, твой кузен, о котором ты мне говорил?

– Откуда мне знать? – ответил Руперт. – Впрочем, на столе лежала перчатка, вроде тех, что он обычно носил, а до меня в комнате явно кто-то курил.

– Я так и думала, – сказала Меа, – иначе она разговаривала бы с тобой по-другому. Хотя, конечно, ты больше не был ни богат, ни знаменит, что для таких женщин, как она, быстро все меняет.

– Моя жена никогда бы не запятнала себя, – гордо произнес Руперт.

– У твоей жены уже не было мужа; для всех ты был мертв, – возразила Меа.

– Я и сейчас для них мертв.

– Для них – да, для меня нет. Для меня ты жив.

В этот момент Бахита, которая вот уже два часа ждала снаружи на холоде, вошла и саркастически заметила, что палатка Руперта давно готова. Он тотчас понял намек и ушел. Бахита проводила его взглядом, затем повернулась к Меа и спросила:

– Итак, племянница, о чем вы договорились?

Меа рассказала ей, и суровая Бахита расхохоталась.

– Странные дети, однако, вы двое, – сказала она. – Но кто посмеет сказать, что в вашей детскости нет мудрости, ибо вы узнали, что помимо мимолетных чувств есть и другие вещи? По крайней мере, вы, похоже, счастливы… пока.

– Да, пока я счастлива, и буду счастлива в будущем и всегда, – ответила Меа.

– Ну что ж, хорошо, хотя, если ты не переменишь своего решения и не выйдешь замуж за другого мужчину, древняя линия на тебе оборвется.

– Я не выйду замуж за другого мужчину, Бахита.

– Нет, так нет. Почему бы древней линии не оборваться? У всего есть конец, даже у богов Египта. В противном случае, новые вещи просто не могли бы начаться. Это не так уж и важно, главное, чтобы вы были счастливы. Но хотя ты и нашла свою новую веру, больше не смей смеяться над моей древней магией. Разве зачерпнувшая воды лодка не вернулась к тебе той ночью?

– Вернулась, Бахита. И когда она отплывет вновь, моя отплывет вместе с ней. Я не смеюсь ни над чем. Старая вера или новая, все они тени одной истины – для тех, кто в них верит, Бахита.

* * *

О, счастливая, счастливая жизнь началась для этих двоих этой ночью. Вскоре Руперт поселился в небольшом домике недалеко от дома Меа и взял на себя заботу об обширных заброшенных землях. Он трудился от зари до зари, и они расцвели, словно роза, и в оазис Тамы потекло богатство. Затем, по вечерам, когда дневные его труды были окончены, они с Меа делили вечернюю трапезу, разговаривали, читали, что-то вместе изучали, и с каждым днем вместе набирались мудрости. Однако в урочный час они пожимали друг другу руку и расставались, чтобы на следующее утро продолжить эту мирную, благословенную жизнь.

Он был ее миром, ее жизнью, алтарем ее веры, от которого в бесконечном пожертвовании к небу поднимались сладчайшие благовония. Она же была его любовью, его светом, его звездой – все такой же недостижимой, как и положено быть звездам.

Глава XIX. Спустя семь лет

Во вторник после воскресного ленча с Эдит, Дик, как и обещал, приехал к ней на Брук-стрит, на сей раз на чай. Увы, Эдит он застал чем-то расстроенной. Будучи в подавленном настроении, она даже не торопилась отвечать на проявления его чувств. Спросив у нее, в чем дело, он так и не добился от нее внятного ответа. В конце концов, он ушел от нее злой и даже подумал, что из всех его знакомых женщин, Эдит – самая непонятная и непостоянная.

Так тянулось какое-то время, разговоры перемежались с письмами, содержащими довольно откровенные намеки по поводу того, что произошло между ними, пока, наконец, загнанная в угол, Эдит не заявила, что причиной ее странного поведения является сон, в котором ей снилось, что Руперт жив и здоров. Разумеется, Дик посмеялся над ее сном, однако Эдит еще три месяца ссылалась на него, чтобы избегать общения с ним. Наконец настал день, когда увиливать стало невозможно.

Дик заявил, что шесть месяцев молчания, о которых она просила, давно прошли, и потому предложил объявить, как то было принято, об их помолвке.

– Не смей! – воскликнула Эдит, вскакивая со стула. – Я тебе запрещаю. Если ты так поступишь, я дам опровержение и никогда больше не заговорю с тобой.

Терпение Дика лопнуло, и он вышел из себя. Даже для Эдит эта вспышка гнева была в новинку, ибо таким разъяренным она его ни разу не видела. Он кричал на нее, обзывал дурными словами, каких она никогда не слышала в свой адрес. Он заявил, что она продажная женщина, вышедшая замуж за Руперта Уллершоу исключительно ради положения и денег, теперь потехи ради пытается разбить его, Дика Лермера, сердце; что она всегда была его проклятьем, что он надеется, что когда-нибудь она поплатится за это, и далее в том же духе.

Эдит обычно было свойственно завидное самообладание, но на этот раз нервы ее сдали. Грубость Дика превзошла границы ее терпения. Еще бы, ведь ей ни разу не доводилось слышать в свой адрес такого потока угроз и гнусных оскорблений. От испуга она во всем призналась.