Рыцарь пустыни, или Путь духа

– Меа, – произнес он, – ты должна понять. Теперь я бедняк. В этом мире у меня ничего нет, и даже те крохи, какие у меня есть, я не могу получить, так как обещал быть для этого мира мертвым, и попроси я себе мои деньги, как все узнали бы, что я жив. Взгляни, это все, что у меня есть, – и, сунув руку в карман, он извлек оттуда семь с половиной пиастров, – это, пистолет и хромой верблюд. Я должен был отказывать себе во всем, чтобы протянуть на моих деньгах от Лондона до Тамы, и как ты видишь, даже отправился в путь через пустыню в одиночку. Я должен зарабатывать себе на хлеб, но я вспомнил твою доброту и твои слова, что ты всегда рада меня видеть, и подумал: «Я вернусь назад к своей дорогой Меа и попрошу ее, чтобы она разрешила мне взять на себя заботу о ее землях, а взамен дать мне дом, в котором я мог бы жить, и немного пищи, и если благодаря моим стараниям она сможет продать урожай с большей выгодой, чем обычно, то я попрошу себе небольшой процент с выручки и куплю себе книг и новую одежду». Не знаю даже, не слишком ли много я у тебя прошу, – смиренно добавил он.

– Нет, – ответила Меа, – я не думаю, что ты просишь слишком много, ибо ты мог иметь гораздо больше, но мы можем позднее заключить наш договор. А пока, мой слуга, я нанимаю тебя до конца твоих дней, ты же на счастье угостишь меня ужином, который ты готовишь в котелке, ибо я голодна. Впрочем, нет, – добавила она, – я забыла. Это я должна угостить тебя, а Анубис, который любит тебя больше, пусть получает твой ужин.

И она хлопнула в ладоши. Из темноты тотчас же вышли пятеро воинов и подозрительно посмотрели на Руперта. Меа с яростью набросилась на них.

– Кто вы? Камни в пустыне или стволы пальм? – крикнула она. – Что вы стоите неподвижно? Лежать, псы, и принесите клятву верности своему господину, который вернулся, чтобы править вами!

Они не стали мешкать или ждать, чтобы она повторила свой приказ, ибо было в ее глазах нечто такое, что подсказало им, что лучше всего быстро ей подчиниться. Впрочем, эта клятва была им не в тягость, ибо все они любили и почитали Руперта как великого и храброго воина, который спас жизнь их повелительницы и ее честь. Поэтому они распростерлись перед ним на песке и, несмотря на его протесты, положили руки ему на ногу и на восточный манер признали себя его слугами.

– Довольно, – сказала Меа, – пусть один из вас вернется в лагерь и приведет мою кобылу, чтобы моему господину было на чем ехать, и вели эмиру, чтобы тот выслал навстречу своих воинов, дабы приветствовать его.

Воин стремглав бросился выполнять ее распоряжение, другие отошли, чтобы посмотреть, в чем там дело с верблюдом, и повели его в лагерь.

– Меа, Меа, – укоризненно произнес Руперт, – ты ставишь меня в двусмысленное положение. Я всего лишь нищий бродяга, и из семи пиастров, что у меня есть, чем я могу одарить этих людей, которых ты заставляешь оказывать мне знаки почтения, как если бы я был султан?

– Ты можешь подарить им лучший из даров, тот, что ты уже подарил мне, – самого себя. Давай поймем друга, Руперт-бей. Ты, если хочешь, можешь называть себя моим слугой, я не стану с тобой спорить, ибо не могу найти слово лучше. Но со мной ты господин моего народа, ибо, если бы не ты, меня давно бы среди них не было.

– Как такое может быть? – пробормотал он. – Ведь я не могу просить тебя… – выражение его лица поведало ей все остальное. Ее рука слегка дрогнула.

– Она все еще жива? – спросила Меа, в упор на него глядя.

Руперт кивнул.

– И ты по-прежнему считаешь себя связанным с ней узами брака?

– Да, Меа, согласно моему закону и моему обету, ни один из которых не может быть нарушен.

Она шагнула ближе и заглянула ему в лицо.

– Ты по-прежнему ее любишь, Руперт?

– Нет, – коротко ответил он. – Она жестоко обошлась со мной. Для меня она почти что мертва.

– Понятно. И ты любишь другую женщину?

– Да, Меа, – ответил он и кивнул головой.

– Вот как! И как же ее имя?

Руперт огляделся по сторонам, как будто искал глазами путь к бегству, и не найдя такового, ответил:

– Ее имя – твое имя и ничье другое. Но, молю тебя, сжалься над моей слабостью. Помни, что эта одинокая стезя трудна, и не прогоняй меня назад в пустыню.

Она слегка склонила голову, а когда подняла ее снова, в свете костра и звезд над головой он увидел, что лицо ее сияет великой радостью.