После отъезда мужа Эдит вернулась жить к миссис Уллершоу, ибо это избавляло ее от лишних расходов, и, как она объяснила Дику, было единственно правильным шагом. Она получила от Руперта несколько писем, причем, последнее было написано в Абу-Симбеле накануне его рокового путешествия. На них она написала несколько ответов, которых он, однако, не получил. Затем наступило длительное молчание, а после него – внезапная, ужасная катастрофа, о которой они впервые узнали из телеграммы из Каира в вечерней газете. Руперт был мертв, а она, Эдит, так и не побыв женой, стала вдовой. Этот удар подкосил ее. Карточный домик ее замужества рухнул. Ей никогда не стать спутницей жизни блестящего государственного деятеля и мужа, чьи достоинства она всегда признавала и кем бы всегда гордилась, но который, увы, был украден у нее тьмой затерянной посреди пустыни могилы. А ведь он со временем должен был сделать ее одной из самых богатых пэресс Англии! Да, и вот теперь все эти нарядные платья сменит ужасный вдовий траур. Эдит была вне себя от ярости на судьбу, сыгравшую с ней столь злую шутку. Даже ее слезы скорее были слезами злости, а не горя, хотя она по-своему искренне скорбела о Руперте.
Дик пришел утешить ее, причем пришел слишком рано. Он уже побывал в военном министерстве и знал все подробности лживого рассказа Абдуллы, который он, хотя и неохотно, пересказал Эдит, предоставив ей самой решать, верить этой истории или нет.
– Чушь! – сердито воскликнула она, ибо сердце ее отказывалось верить этим россказням. – Бедный Руперт никогда бы не стал ввязываться в глупую ссору с каким-то туземцем!
– Конечно, чушь, – согласился с ней Дик, – но это не вопрос морали, это вопрос благоразумия. Связавшись с этими женщинами, он не только навлек гибель на весь свой отряд, но и провалил возложенную на него миссию! В некотором смысле оно даже к лучшему, что он погиб, ибо он безвозвратно опозорил себя. Но теперь это уже ничего не значит.
– Да, – тяжело вздохнула Эдит. – Теперь это уже ничего не значит.
И все же, когда Дик как родственник, хотя и член соперничающей политической партии, проконсультировался со статс-секретарем и лордом Саутвиком, прежде чем первый дал ответы в палате общин, он говорил несколько иначе, снисходительным тоном светского человека.
– Что касается фактов, – произнес он, – он знал не больше, чем они. Но конечно, у бедного Уллершоу, как и у других мужчин, имелись свои слабости, – и он улыбнулся, как будто вспомнив нечто забавное. – Пустыня – страшно одинокое место, а, по словам Абдуллы, одна из женщин была молода и красива. Кто стал бы что-то говорить, да и какая разница? – и так далее.
Однако статс-секретарь, человек суровый, который не любил, когда его планы рушились, а сам он по причине таких «слабостей» подвергался нападкам, считал, что это что-то значит, даже многое значит. Отсюда тон его ответов палате общин, поскольку ему и в голову не могло прийти, равно как и лорду Саутвику, что родственник – а Дик был Руперту родственником – позволит себе говорить такие вещи, не будучи в них уверен на сто процентов. Более того, они решили, что в данных обстоятельствах он выдвигает лучшую версию правды и характера покойного Уллершоу. Ибо кто захочет, как размышляли они, бросить тень на репутацию мертвого человека, если его не вынуждает к этому некое знание и уверенность в своей правоте?
Что касается миссис Уллершоу, когда она убедилась, что это жуткое известие соответствует действительности и ее единственный сын мертв, она ограничилась старой пословицей: «Бог дал, Бог взял, да будет благословенно его имя». С этими словами она добрела до постели, с которой больше не встала. Здесь ее хватил второй удар, но она прожила еще много недель в полубессознательном состоянии. В это время Эдит покинула ее дом, заявив, что ее комната нужна сиделкам, и переехала жить в свои собственные удобные апартаменты на Брук-стрит.
Дело, разумеется, было в том, что она просто не могла больше выносить царившую в доме гнетущую атмосферу болезни. Она претила ее натуре; надрывное дыхание свекрови, когда Эдит проходила мимо дверей ее комнаты, разрывало ей сердце, тень надвигающейся смерти угнетала ее дух, который и без того пребывал в подавленном состоянии.
Поэтому она переехала и поселилась одна, на что как молодая вдова имела полное право. Что касается миссис Уллершоу, то она постепенно погрузилась в полную потерю сознания и, не приходя в него, скончалась. За неделю до возвращения Руперта ее похоронили на Бромптонском кладбище рядом с супругом, который так скверно обошелся с нею при жизни.
А чуть раньше произошло одно событие, которое косвенно облегчило материальное разочарование Эдит и взбодрило лорда Дэвена, ибо по своим причинам он был опечален смертью Руперта, которая его весьма расстроила. К удивлению всего мира, одним солнечным осенним утром Табита одарила его на редкость здоровым сыном.
– Этот точно будет жить! – радостно воскликнул доктор, когда лорд Дэвен нежно поцеловал младенца.