Два события произошли непосредственно друг за другом и привели к задержке продолжения их путешествий, и эта задержка на самом деле больше напоминала полную отмену. Одно из этих событий было уже упомянуто: фатальный несчастный случай с доктором Гривзом на Манхэттене, в районе Тертл-бей, произошедший по иронии судьбы во время прощального банкета на крыше пятиэтажного городского дома, банкета, на котором главным, и единственным, блюдом был вид грибов, обычно относимый к поганкам, под влиянием которых добрый доктор принял себя за парашютиста и окончил свои земные путешествия внизу на безжалостном тротуаре. О втором событии, однако, еще предстоит рассказать. Это была небольшая информация, полученная Гевиннером от служащего банка — информация, что его отец в настоящее время похоронен на семейном участке, а все имущество перешло в ведение мамаши Пирс и младшего сына, Брейдена. Это обстоятельство произвело тяжелое впечатление на Гевиннера, поскольку означало, что его денежные поступления больше не будут соответствовать его прежнему изысканному стилю жизни и возможности путешествовать по всему свету.
Гевиннер вполне здраво полагал, что если он на какое-то время вернется домой, у него не займет много времени убедить мамашу Пирс и младшего брата, что будет гораздо лучше, если он, Гевиннер, продолжит свои путешествия в том роскошном стиле, к которому он привык.
Хотя Брейден Пирс, брат Гевиннера, был на год его моложе, он обладал зрелостью семейного человека, в то время как Гевиннер все еще выглядел грациозным подростком — благодаря своей стройности и качеству кожи, такой гладкой, что она казалось лишенной пор, как тончайший шелк, при взгляде на который забываешь, что он соткан из нитей.
Гевиннер жил в башне дома из серого камня, спроектированного в виде старинного замка, но построенного в стиле поп-арт. Он поселился в башне, еще когда ему едва минуло десять лет, чтобы быть как можно дальше от семейной жизни Пирсов, насколько это позволяла география дома, к тому же у него была железная пожарная лестница, спускавшаяся от окна до лужайки, так что его непрерывные входы и выходы посреди ночи не будили никого из семьи. Его звали Принцем как из благоговения, так и в насмешку за природное изящество.
Брейден Пирс выглядел так, как выглядят игроки в американский футбол, когда перестают заниматься спортом, уходят в бизнес и женаты уже несколько лет: раздобревший, растолстевший, с начавшим багроветь лицом, то есть превратившийся в бычка, который сметает все препятствия одной своей массой и энергией движения, который смягчается от обильной выпивки к сорока пяти — пятидесяти годам, и у которого не выдерживает сердце к шестидесяти.
Как раз в это время Брейден был на вершине своей мужской силы. Его жена, Вайолет, по утрам выглядела бледноватой и сыроватой, как будто ночи она проводила в парилке. Их спальня, к несчастью Гевиннера, находилась в точности под его комнатой в башне, и когда они занимались сексом — а было это практически каждую ночь — то оба рычали, как дикие звери в джунглях. Когда кончал Брейден, он выл и ругался, а когда кончала Вайолет, она кричала, как целый загон растревоженных павлинов. Очевидно, в экстазе они также катались и метались, сшибая все, что стояло на их прикроватном столике. Иногда по ночам мамаша Пирс даже подходила к их дверям и кричала:
— С вами ничего не случилось? Сынок, Вайолет, с вами ничего не случилось?
Никто из них, конечно, не отвечал. Вайолет продолжала всхлипывать и кричать, как будто ее душили, а Брейден — сыпать проклятия и ругательства еще минуты две после испуганного вопроса мамаши Пирс, а потом, наконец, они вдвоем отвечали хриплыми голосами:
— Нет, нет, мама, нет, мама, все в порядке, мама, иди ложись, мама.
Однажды их соседи — овдовевшая леди Фишер и ее холостой сын — пришли к ним сыграть партию в бридж, которая не успела закончиться, когда Брейден и Вайолет отправились спать. Гевиннер тоже участвовал в игре, поскольку любил перехитрить свою мать в бридж, и так они продолжали играть, когда по всему замку стали разноситься завывания, проклятия, религиозные и богохульные восклицания. Мамаша Пирс прокашлялась несколько раз, а потом попросила Гевиннера включить свой магнитофон, но Гевиннер, противно ухмыляясь, сказал:
— Мама, музыка мешает мне сосредоточиться на игре.
— Я думаю, — сказала мамаша Пирс, но не закончила свою мысль, потому что как раз в этот момент какой-то очень тяжелый предмет, по всей видимости, Брейден, упал на пол, и с потолка дождем посыпалась штукатурка прямо на бридж, а люстра закачалась, как маятник — почти без преувеличения. Соседская леди, игравшая в бридж в паре с Гевиннером, тоже несколько раз прокашлялась, объяснив всем, что у нее хрипота, и принялась отряхивать штукатурку со своего платья.
— Гм, — произнесла, наконец, миссис Пирс, пытаясь улыбнуться плотно сжатыми губами, — я пас.
Потом, поскольку она была на раздаче миссис Пирс встал и из-за стола, бормоча:
— Извините, я на минуточку, — и с топотом отправилась наверх стучать в двери молодой пары.