Рыцарь нищеты (СИ)

 Анри де Гру делает характеристику Л. Блуа от лица Э. Элло. "Я попробую сказать, что Эрнест Элло написал бы о своем друге Леоне Блуа. Блуа состоит из одной линии, которой он очерчен. И эта линия -- Абсолют. Абсолют в мыслях, Абсолют в слове, Абсолют в поступках... И когда он изрыгает хулу на современника, это в бесконечности и в точности соответствует тому, как если бы он возносил хвалу Господу. Потому-то ему отказано в мирской славе". Немногие любившие и понимавшие Л. Блуа чувствовали, что он живет в Абсолютном и Абсолютным. И он сам себя так чувствовал. "Я почти один в мире. Я мог бы иметь, подобно стольким другим, многочисленных друзей. За первые мои выступления, которые были чудесным образом шумны, я сразу получил аплодисменты. Те, которые любили силу, даже среди атеистов, были со мной. Я не был еще автором "Le Desespere" ("Отчаявшийся"). Когда узнали мой путь, когда явно стало, что я человек Абсолютного, никто не захотел за мной следовать" ("Le mendiant ingrat"). Нужно с любовью поверить в исключительное призвание Л. Блуа, чтобы принять такую высокую самооценку и вынести такое отождествление своей судьбы с судьбой божественного в мире. Он пишет одной даме: "Вы любите угнетенных, но не моего сорта... Жалобы силы не тронут вашего сердца... Знаете ли Вы, что я один из тех людей, рука которых поднята против всех и против которого подняты руки всех". (Там же.) "Бог -- один против всех. В этом есть тайна. Очевидно, что человек, будь он преступником, против которого весь мир и который один против всех, имеет в себе что-то божественное". (Там же.) Излюбленная мысль Блуа -- страдальческое одиночество и покинутость Самого Бога. Одиночество человека может быть религиозно пережито как одиночество божественное, как богоподобие. В этом пафос Л. Блуа. Страдания Бога превышают страдания мира и человека. Правда всегда распята в мире, это вечное распятие Бога, распятие Христа. И потому сладко и упоительно страдание и распятие жизни. Л. Блуа всегда чувствует бедность и страдальческую покинутость Самого Бога. Это переживание исключительное по силе и своеобразию. Он видит Христа вечно распинаемым и как бы не видит Воскресшего. Он сострадает страданиям Христа, бедного и нищего Христа. Он всегда называет Христа Le Pauvre, для него Христос прежде всего Бедняк, от которого отняли богатства мира. Л. Блуа и себя всегда переживает распятым. И это дает ему силу жить. Бедность, покинутость, распятость -- страшная сила, могущество. Л. Блуа презирает и ненавидит розовое, сентиментальное христианство, презирает и ненавидит всякое счастье, благополучие, благоустройство. В минуту крайней нужды случайно заметил в темном углу забытые тридцать пять сантимов. "Как будто бы Иисус сказал: это все, что Я могу в эту минуту. Терпение и мужество! Не сердись на Меня. Я распят" ("Pages choisies"). Такого необыкновенного чувства Христа нельзя найти во всей христианской литературе. Христос, Сам Бог, -- беднейший из бедняков; Он покинут миром, от Него отняты богатства мира, Он истекает кровью. "Прежде всего и больше всего Христос -- Покинутый. Те, которые Его любят, должны быть покинутыми, но подобными Ему, покинутыми Богами". (Там же.) И Леон Блуа обрекает себя на нищенство и покинутость во имя Христа. От него отвернулись богатые католики, и он отвернулся от них. Он знает, что радости богатого имеют своей субстанцией страдания бедного. Л. Блуа совершает по любви брак с бедностью. Бедность уподобляет Христу. Когда получают деньги, изменяют и предают Христа, подобно Иуде. Но как не походит добровольная нищета Л. Блуа, его брак с бедностью, на добровольную нищету и обручение с бедностью св. Франциска! В другой мировой период совершился этот брак. Св. Франциск -- влюбленный. Нищета его светлая и блаженная. Нищета Л. Блуа -- черная и кровавая. Мир далеко ушел m отпадении Денег от Бедняка; мир становится все более и более буржуазным и все по-новому распинает Христа. В буржуазном царстве Денег, оторванных от Бедняка, страшно и жутко заключить брак с нищетой. Жутка нищета в буржуазном Париже, в современной буржуазной культуре, много страшнее она, чем бедность в прекрасной долине Умбрии или в Фиваидской пустыне. Опыт Л. Блуа -- новый опыт, неведомый святым прежних веков. Леон Блуа -- юродивый в современной культуре, в буржуазной Франции. Явление небывалое. Он живет и пишет как юродивый, он выходит из всех норм буржуазного общества. Он принимает последние унижения, отдает себя на посмеяние. Как юродивый, он шутит с миром [Гениальное определение юродства в древнем Патфике. -- Примеч. Н. Бердяева], зло вышучивает все, чем живет мир. Он восклицает о себе и своей жене: "Ne sommes-nous pas les bohemes du Saint-Esprit, les vagabonds du Consolateur?" ("Pages choisies") ("Разве мы не богема Святого Духа, бродяги Утешителя?").