VI
Уже стариком написал Л. Блуа книгу "L'ame de Napoleon" ("Душа Наполеона"), которую считает одной из самых значительных в своей жизни. В ней сгущаются апокалиптические настроения, чувство наступающего конца и предчувствие грядущего. В посвящении он говорил: "Наступает вечер мировой жизни, мое дорогое дитя; ты будешь, быть может, свидетелем божественных и страшных вещей, величественным прообразом которых был победитель царей". У Л. Блуа был с детства культ Наполеона. Вот как описывает он свое отношение к Наполеону в двенадцатилетнем возрасте: "Всюду казался он мне всемогущим и непогрешимым, как сам Бог, и я воображал себя ветераном его старой гвардии.
И зачем мне было что-то понимать? Я уже чувствовал и никогда не переставал чувствовать в нем сверхъестественную силу и как сейчас вижу восемь кроваво-красных букв, составлявших его имя, крупно набранных на обложке, они как будто излучали лучи света, достигавшие крайних пределов Вселенной" ("L'ame de Napoleon"). Он пишет в дневнике: "Я хотел бы кончить мою жизнь книгой о Наполеоне. Этот великий человек у меня до такой степени в крови, что я не могу хладнокровно слышать о нем" ("Pages choisies"). И как всегда, он начинает отождествлять свою судьбу с судьбой Наполеона: "У меня есть своя легенда, как у Наполеона и некоторых преступников". Культ Наполеона есть культ одинокого и непонятого. "Он был одинок, беспредельно, ужасающе одинок, и на одиночестве этом лежит печать вечности... Наполеон, подобно доисторическому чудовищу, уцелевшему после исчезновения вида, был совершенно одинок, он не имел сподвижников, способных понять и поддержать его, не видел ангелов, и возможно, даже не верил в Бога, хотя как знать? ("L'ame de Napoleon"). И эту главу своей книги Л. Блуа кончает жуткими и сильными словами, до глубины проникающими в тайну одиночества: "II fut seul enfin surtout au milieu de lui-meme, ou il errait tel qu'un lepreux inabordable dans un palais immense et desert. Seul a jamais, comme la Montagne ou l'Ocean!" [