Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Я вошел в лабораторию. В лабораториях мне всегда как-то не по себе. Я не противник экспериментальных методов, ибо сознаю, что для исследования материи (я подчеркиваю: материи!) необходимы лаборатории и аппаратура. Но я исследую область духа и, кроме книг, не ощущаю потребности в каких бы то ни было реально существующих объектах. Интуиция и откровение не текут по электрическим проводам, не нуждаются в ретортах и спиртовках. В моем мире, в царстве чистого духа, лабораторию заменяет сам объект исследования: если меня интересует абсолют, к абсолюту я приближаюсь, прибегнув к абсолюту, к ценности подступаюсь, обращаясь к ценности, сущность сознания постигаю посредством сознания. Глядя на это нелепое нагромождение всяческих психотехнических приспособлений — на электронные устройства и клетки с морскими свинками, на булькающие реторты, соединенные с мерцающими аквариумами, у меня возникает ощущение, будто я попал в некий нелепый театр, где, пользуясь смехотворными детскими средствами, пытаются изобразить абсурднейшую метафизическую комедию. Комедию «познания сверху вниз». Бессмысленную и тупую трагикомедию вульгарного дарвинизма, вывернутого наизнанку. Антиэволюционистскую и реакционную игру людей, считающих человека всего лишь прямоходящим приматом, недостойным звания «сапиенс».

В лаборатории Фрониуса тяжело пахло мышами, сыром и плесенью. Повсюду валялись раскрытые книги, и в полутьме казалось, будто приютившийся в стенной нише гипсовый Вундт ехидно ухмыляется. Хозяин — небритый, одетый в сомнительной свежести белый халат — казался усталым и углубленным в свои мысли. Он кивнул мне на кресло, и я сел.

— Что же, начнем? — спросил он, теребя свою буйную шевелюру, достойную непонятого поэта-романтика.

Непонятого и неумытого.

— Я полностью в вашем распоряжении, уважаемый коллега, — ответил я и закинул ногу на ногу, как ожидающий поднятия занавеса и решительно ко всему готовый зритель.

— Герман! — позвал Фрониус. — Принесите аппарат.

Герман проворчал что-то из соседней комнаты, затем появился с довольно большим плоским и тяжелым ящиком. Устройство походило на лишенные струн и души ветхие гусли. Лаборант установил его на рабочем столе.

Я поднялся из кресла и подошел поближе.

Фрониус быстро соединил какие-то провода, включил аппарат в сеть и энергично нажал засветившуюся красную кнопку.

Ящик имел плавные, лироподобные обводы, длина его составляла около метра, высота — сантиметров двадцать. Дно было выстлано плотным зеленым сукном.

— Зачем вам эта штука? — спросил я, решительно ничего не понимая.

Герман молча ворошил свои седые космы.

— Слушай внимательно, — сказал, улыбаясь, Фрониус и, вооружившись указкой, стал объяснять: — Перед нами психологическое поле. Возможно, даже поле социологическое. Это вскоре выяснится. На данном поле, уважаемый коллега, я провожу эксперименты со своими мышками. Сейчас ты с ними познакомишься…

Мягкой тряпкой он протер закрывавшее весь ящик стекло. В закутке у широкого торца ящика я разглядел двух сереньких зверьков. Два неподвижных шерстяных комочка с блестящими черными бусинками глаз. Лишь усики у них чуть подрагивали.

— Извольте, коллега, это и есть мои герои: мышь «А» и мышь «Б». Особи однополы и родились в один день. Они братья. Возраст — два месяца, пора полной зрелости. Свобода им неведома: обе родились в неволе и получали корм из наших рук, следовательно, у них не может быть никакого стихийного опыта. Все их предки содержались в искусственной среде!..

— Бесподобно, — согласился я. — И что же ты с ними собираешься делать?

— Погоди, сейчас поймешь. У моих подопечных одинаковый вес, одинаковые размеры. И аппетит у них одинаковый. Можешь поверить мне, они одинаково голодны…

— Продолжай, я слушаю.

— Сейчас я выпущу их на арену. В тот мир, где им предстоит добывать себе пропитание. Опыт я назвал «обусловленное средой вынужденное сотрудничество». Вскоре тебе станет ясно, что я имею в виду. Смотри, я зажигаю зеленую лампочку: это означает «Внимание, вы свободны, путь открыт».

Действительно, загорелась небольшая зеленая лампочка, и тут же отворилась крохотная дверца, открывая доступ на зеленое поле.

— А теперь смотри вот сюда, — сказал Фрониус, указывая на противоположный конец ящика. — В этот отсек я кладу сыр. Отличный, самый лучший сыр. — Он дал мне понюхать кусочек пармезана.

Мне сразу стало как-то не По себе: именно так пах эмментальский сыр, которым я наслаждался накануне вечером.

— Итак, закладываю приманку. Видишь? Они бросаются как сумасшедшие! Но тщетно. Красный свет — знак запрета: дверца отсека, в который я положил сыр, под напряжением. Ток, естественно, слабый, он не калечит их, только пугает.

Я недоуменно пожал плечами:

— Видит бог, ничего не понимаю. — И на всякий случай достал и нацепил на нос пенсне.

— Слушай и мотай на ус. Мышки голодные. Запах сыра сводит их с ума. Они получат пищу, но с одним условием!

— С каким же?

— Они должны сотрудничать. Со-труд-ни-чать!

— Бред какой-то. Абсурд…