— Когда я был у Рэграса во дворце и смотрел на родителей в Сером Мире, мне было гораздо хуже, чем когда Рэграс пытал меня самого. Да, мне было тяжелее! А знаешь, почему? Не только потому, что родителей унизили, сделали рабами, обращались с ними хуже, чем с животными! И не только потому, что они физически страдали, оба были избиты, истерзаны и измучены! И не только потому, что моё детство рано кончилось из-за того, что случилось. А потому, что отец из-за всего, что с ним сделали, сам стал жестоким. Он не выдержал! Сломался! Когда убивал надсмотрщика, в его глазах ни на секунду не промелькнуло сомнение! Да, этот надсмотрщик зверь, но… Кем бы он ни был, неважно, не в этом дело! Мама не смогла вынести этого, потеряла сознание… И на острове отец приказал повесить четверых только за то, что они пытались вернуться на материк. Они никому не причинили зла. Просто хотели вернуться домой. А он их казнил. Это самое страшное, что только может быть — отнять у человека жизнь! И сейчас ты, мой друг, сидишь тут, смотришь мне в глаза и жалеешь, что я не дал тебе стать убийцей!
— Эдвин! — начал Харт, стараясь говорить спокойно, но быстро переходя на крик. — Убийца — это грязный подонок, который нападает на тебя со спины! Убийца — это скотина, подлец, который измывается над теми, кто не может защититься! Вот это убийца. Надсмотрщик, который каждый день приказывал пороть твоего отца и морил его голодом, — вот кто убийца! Рэграс — вот убийца! А твой отец не убийца. Он сделал то, что давно пора было сделать. Благодаря ему одной сволочью стало меньше — да этому можно только радоваться! И эти четверо, которых он повесил на острове — они же как пить дать выдали бы всех, попади они к Тербеку, и…
Тут Харт взглянул на Эдвина и опешил: тот смотрел на него без капли гнева, с невыразимой печалью.
— Ты что?
— Как бы я хотел помочь тебе. Вылечить тебя от твоей ненависти.
— Не нужна мне такая помощь.
— В этом и дело… Если бы только это зависело от меня! Да я бы согласился вот прямо сейчас отправиться в Серый Мир или пойти на любую пытку, согласился бы на что угодно, лишь бы это помогло тебе! Лишь бы это помогло отцу, чтобы у него снова стали прежние глаза, а не те, которые я видел у Рэграса во дворце! Но это от меня не зависит, это зависит только от вас самих…
— Что? Ты не шутишь?
— Не шучу.
— Ты что, серьёзно согласился бы стать рабом или снова пройти через гайер, чтобы я разучился ненавидеть? Эдвин, ты в своём уме?
— А ты знаешь, что такое твоя ненависть? Это и есть гайер! Вспомни, что рассказывал Аксиант. Дабет создал гайер из ненависти, которая накопилась в Великом Мире за всё время его существования. И сегодня ненависть каждого — твоя, Рэграса, моего отца, да кого угодно — приводит только к одному: гайер становится сильнее. Тебе кажется, что ненависть справедлива, но я попробовал её прикосновение на себе. Поверь, она не нужна тебе. Она не нужна никому.
Харт задумался.
— Так что же выходит? Что мы, я и твой отец, косвенно приложили руку к тому, что… то есть… если бы в нас не было ненависти, тебе было бы не так больно, когда тебя…
— Да, выходит, что так. Не думаю, что я почувствовал бы разницу. Но по сути — да.
— Не может быть. Ну, это совсем уж полная ерунда. Я ненавижу Рэграса, потому что сочувствую его жертвам! Из-за них и ненавижу его! Понимаешь?
— Харт, неважно, кого и за что ты ненавидишь. Важно, ненавидишь или любишь. Ненависть не даёт тебе увидеть Мир Неба. Именно этого гайер и добивается от каждого своего пленника! А я свою жизнь готов отдать, лишь бы этот Мир увидели те, кто его ещё не видел! Даже если хоть один человек на свете узнает его с моей помощью, я буду считать, что прожил жизнь не зря!
Харт потёр лоб и не нашёл, что ответить.
— Ешьте, а то всё остынет, — робко напомнила Зерина. — Ну зачем ты это начал, Харт? Поставь себя на место Эдвина — каково ему?
— Не надо меня жалеть. Со мной всё в порядке.
— Я понимаю, Эдвин, — вздохнула Зерина. — Но мне никогда не забыть, как мы тебя выхаживали после этого гайера.
— Ладно, Эдвин, — сказал Харт, глядя на огонь. — Я не хотел тебя обидеть.
— Я не обиделся.
— Да знаю. Ты всегда был такой. Раньше я считал, что это просто слабость. Думал, у тебя характера не хватает, чтобы разозлиться как следует. Потом посмотрел, что с тобой делал Рэграс, и понял, что твою силу воли не сравнить с моей. Я бы не смог молча терпеть такую боль. Как ты умудряешься даже не думать о мести? Что это? Это не глупость, разумеется. И не равнодушие — но что тогда? Простить Рэграса на словах было благородно. Но неужели ты действительно не чувствуешь к нему ненависти? Как так может быть? Вот этого я совсем не понимаю, — искренне признался Харт. — Ты ведь ни разу даже слова плохого про Рэграса не сказал!
— Я в самом деле не чувствую ненависти к Рэграсу. Он ошибается.
— Ошибается… А сколько он жизней погубит, пока поймёт, что ошибался? Забери пока книгу.
— Ты же ещё не дочитал.