Рыцарь

— Полагаю, — начинает граф, — вас весьма удивляет то, что я пришёл к вам сам, безоружным, и отдался на вашу милость…

— К тебе не будет милости, — перебивает его юноша, делая резкий жест рукой. — Воистину безгранично терпение следующих истинной вере — но только не к таким, как ты!

— И это слова воина Аллаха?! — притворно изумляется граф. — Или обещания повелителя правоверных относительно христиан, желающих принять истинную веру, для вас пустой звук?

Али скрипит зубами и стискивает рукоять сабли.

— Слова повелителя правоверных, — говорит юноша, — золотыми буквами начертаны в нашем сердце. Однако не пытайся обмануть нас, утверждая, будто ты — христианин. Подобные тебе хуже христиан и иудеев, хуже язычников и огнепоклонников. К подобным тебе нет ни милости, ни прощения.

— Юсуф аль-Кейсар, а все ли в твоём войске — воины Аллаха? — спрашивает тогда граф. — Все ли они под защитой вашего бога?

— Исключая наёмный отряд христиан — все.

— Ты ошибаешься, Юсуф, — говорит граф, не сводя глаз с двоюродного дяди Юсуфа, — не все. На лбу отнюдь не каждого твоего воина начертан знак веры, пусть даже на словах они и клянутся, что служат Аллаху всем сердцем, делом и помышлением. Но те, на которых нет этого знака, — ничьи, и нет для них никакой защиты. Твой дядя — как раз из таких. Что ты сделал, Али, что Аллах отказался от тебя? Изнасиловал жену эмира? Убил кадия? — Он смотрит воину прямо в глаза. — Или просто усомнился в сердце своём?..

Али с рычанием выхватывает саблю и бросается к пленнику. Но тот отступает в сторону, и Али промахивается. Движения сарацина вялы и замедленны.

Юсуф глядит на него с изумлением.

— …Али, Али, — укоризненно продолжает граф, и тонкая усмешка играет на его устах, — отказавшись от одного господина, тебе следовало бы принять другого — того, на службе у которого тебе было бы позволено делать всё то, что тебе так нравится. А так — ни там, ни тут… никто не владеет тобой и в результате каждый, — тут он протягивает к Али правую руку, — может посягнуть на твою жизнь. Ты слышал, что я колдун? Это правда. Видишь, как в моей руке бьётся твоё сердце? А теперь — смотри.

Он сжимает руку и делает движение, как будто бы давит в кулаке что-то.

Сарацин хрипит. Хватается за грудь и падает на колени. Сабля, выпущенная из руки, утыкается в ковёр. Али валится набок. Рот его раскрыт, изо рта вытекает слюна.

Юсуф аль-Кейсар отрывает рот, чтобы позвать телохранителей, но голос его слабеет под взглядом Альфаро. Граф приближается к нему. Юсуф молится, и губы его и в самом деле бормочут что-то, однако разум его чист и полон только одним — ужасом перед наступающим человеком.

Альфаро, не отпуская его взгляда, становится вплотную к Юсуфу. Тот пытается вытащить саблю, но тело отказывается служить воле своего хозяина. Взгляд графа — тьма, и Юсуф чувствует, как постепенно его собственный разум тает и растворяется в этой тьме. Глаза Альфаро совсем близко: Юсуф ощущает на своём лице дыхание этого человека.

— Мальчик, — шепчет граф, — твои молитвы не спасут тебя от меня. Напротив: в некотором роде не так уж плохо, что твоё внимание сосредоточено на бормотании слов, которые ты и раньше повторял слишком часто, чтобы их смысл успел выветриться у тебя из головы… Мальчик, я не имею власти над сроком твоей жизни, но твой разум и память… Право же, Аллах не слишком обидится, если я подправлю их самую малость. Слушай же и запоминай…

* * *

…Когда через двадцать минут они выходят из шатра, сарацинские воины, охраняющие солдат графа Альфаро, весьма удивляются тому, что военачальник Али зачем-то остался в шатре, а Альфаро и Юсуф аль-Кейсар идут рядом, как равные.

— Развяжите людей графа Альфаро и верните им оружие, — медленно приказывает юноша. — Проводите их, куда они пожелают. Я отпускаю их.

Среди солдат возникает лёгкий удивлённый ропот, однако то, что приказал Юсуф, исполняется. Альфаро, Мигель и десять графских телохранителей садятся на коней.

* * *

Когда они вступают на перевал, граф поднимает руку, приказывая своим спутникам остановиться.

— Мигель, — говорит он, кивая на знакомое возвышение, — поднимись на уступ и сообщи нам, чем заняты сарацины.

Мигель исполняет приказание. Когда он возвращается, вид у него более чем растерянный.

— Дон Альфаро, сарацины собирают лагерь. Кажется, они собираются снять осаду.

Граф смеётся и трогает коня с места…

…Когда они спешиваются во дворе замка Кориньи, к Мигелю подбегает слуга и что-то шепчет ему вполголоса.

— Мой господин, — говорит Мигель графу, — женщины прибыли.

— Наконец-то. Ко мне их. Живо.

…В большом зале замка он усаживается в своё кресло и, стащив с рук дорожные перчатки, бросает их на пол. Пока слуги снимают с графа сапоги, Мигель вводит в зал двух женщин.

Одна — стара и безобразна. Она тяжело дышит и при ходьбе опирается на длинную палку. Вся её одежда увешана бирюльками и вырезанными из кости фигурками. Вторая молода. На ней крестьянская одежда. Она с беспокойством глядит по сторонам и не выпускает руку старухи.

Дон Альфаро рассматривает их. Некоторое время.