Рыбы молчат по-испански

Нина не общалась почти ни с кем кроме Ксении. В те монотонные пасмурные дни, которые настали в ее жизни после разрыва с Максом, она поняла, что человек может сломаться, как хрупкая вещь – скрипка или веер. Это происходит почти незаметно, просто однажды он начинает стареть. Мысли медленно ходят по кругу, как арестанты на прогулке: один неверный шаг влево или вправо – и попадаешь в пространство боли.

Нина училась контролировать свои мысли, удерживая их в русле будничных забот – так тяжелобольной подолгу застывает в удобной позе, избегая неловких движений.

В общем, у нее не было душевных сил кого-то у себя принимать.

Но Рита так давно не приезжала в Москву, они так долго не виделись, что отказаться от встречи Нина не решилась.

– Приезжай, – согласилась она.

– Если хочешь, прямо сегодня могу, – ответила Рита. – Возьму такси – и через час у тебя.

– Отлично! Жду!

И к вечеру высокая, красивая, тонкая Ритка, вылитый Пятый элемент из кино, одетая по нью-йоркской моде во все черное и с маленьким лакированным рюкзачком на плече вошла в Нинину прихожую, обняла ее и поцеловала трижды, по-русски.

И вскоре они уже сидели на кухне, и Рита пила купленную где-то по дороге газировку «Буратино»:

– Ох, до чего же вкусно! В Америке такая, представь себе, есть – только вкус другой! Может, более правильный, но другой, не такой, как у нас, из пластмассовой бутылки.

Нина диву давалась: она и не подозревала, что в московских магазинах до сих пор продается «Буратино» в пластмассовых бутылках и кто-то его любит и покупает.

– Понимаешь, – объясняла Рита, – в Америке можно отыскать что угодно. Есть специальные супермаркеты – их держат поляки и украинцы. И там все, чего только душа пожелает: квашеная капуста, черный хлеб, соленые огурцы. Но только все какое-то странное. Вкус не тот.

– Хуже?

– Лучше. Но не тот – и все тут. Мне лучшего не надо, мне надо, чтобы было так, как я привыкла. Бородинский хлеб – значит, пусть будет наш московский бородинский, с тмином и черной корочкой. Огурцы соленые – чтобы без капли уксуса.

– Неужели у вас с уксусом?

– А непонятно, – Рита с удовольствием откусила соленый огурец, который Нина выловила из банки. – Непонятно. На вкус кажется, что уксус есть, а они клянутся, что нету.

– Может, – улыбнулась Нина, – это и есть ностальгия?

– Что ты, Нин, – неожиданно Рита стала серьезной. – Какая там ностальгия! Будто ножом отрезало: была Россия – и нету. Наоборот: здесь ностальгия по Нью-Йорку. Во сне его вижу, мечтаю поскорее вернуться.

Они помолчали.

Рита жила в Нью-Йорке восьмой год. Она уехала в Америку еще в то незабвенное время, когда брак с иностранцем считался для женщины неотъемлемой составляющей успешности. Большинство студенток-немосквичек, всю юность мечтавших о столичной жизни, окончив университет, в Москве задерживаться не пожелали и разъехались по разным странам, кто куда. То же самое случилось и с Ритой, хотя Нина точно знала: это была не карьера, не обязательная программа, а настоящая, большая любовь.

Выйти замуж по расчету простодушная Ритка не согласилась бы никогда.

Поступать в московский университет она приехала из Сочи. С Ниной они подружились еще до начала учебы, на вступительных экзаменах. На последнем экзамене анемичная Рита так переволновалась, что ее рвало желчью в женском туалете, и Нина отвезла ее в общежитие на такси. Потом вместе сидели на лекциях, в библиотеках, вместе ездили на стажировку в Испанию, вместе мечтали остаться на кафедре и защищать диссертацию. Но, получив красный диплом, Рита мгновенно подыскала себе какую-то работу в другом городе и вскоре вышла замуж за испанца, ученого-биолога, с которым уехала в Америку, вызвав громадный интерес Нининого отца, в тайне мечтавшего об иммиграции. Ее брак, в отличие от многих других скоропалительных браков русских девушек с иностранцами, оказался счастливым: в Нью-Йорке Рита прижилась и утратила всякую связь и с Сочи, и с Москвой. Приезжала всего дважды – один раз за какими-то документами, в другой раз хоронить отчима.

– Ну а ты? – спросила Рита у Нины. – Как сама-то поживаешь? Мама твоя сказала по телефону, все время работаешь. Неужели кафедра отнимает так много времени?

– Не кафедра… – замялась Нина.

– Да? А может, и не работа вовсе, а что-то другое?

– Работа, работа.

– Ну вот, а я думала, личная жизнь…

– Про личную жизнь я тебе потом расскажу, – помрачнела Нина. – Сейчас только работа. Не совсем обычная, правда. Я о такой никогда не мечтала.

– Что же это? Даже интересно…

– Ничего интересного, по большому счету. Работаю переводчиком при испанцах, которые усыновляют в России детей, вот и все…

Нина умолкла, заметив неожиданную реакцию Риты: та застыла, уставившись на нее в изумлении.

– Усыновляешь детей?!

– Ну да. А что такого? – удивилась Нина.

– Ничего, – Рита задумалась. – Просто все это мне очень и очень хорошо знакомо.

– Откуда? – Нина не верила собственным ушам. – Ты что, где-то с этим уже сталкивалась?

– Представь себе, – Рита покачала головой. – Если бы не эта чертова работа, я бы, может, не разлюбила эту страну так безнадежно и никуда бы отсюда не уехала.