Рыбы молчат по-испански

«Помнишь Марилус? – кто-то тянется к Нине из сумерек салона. Фары встречных машин скользят по лицу, выводят на нем узоры, словно сидящий позади страдает каким-то экзотическим кожным заболеванием. – Марилус передает тебе привет».

Нина улыбается и кивает в ответ, но на самом деле она понятия не имеет, о ком идет речь. За много месяцев таких Марилус прошагало через ее жизнь как минимум десяток, обозначая собою времена года.

Марилус первых дней осени – рыжие волосы, белая блузка, ровный загар.

Зимняя – глаза синего цвета, не такого как здесь, а яркого-яркого. «Шубу я специально купила, – хохочет зимняя Марилус: русское пиво пришлось ей по вкусу, и она разом хватанула целую бутылку, в Испании женщины столько не пьют. – Специально для России. Думала, у вас тут мороз и снег, а у вас вон чего, слякоть и дождь». – «Сегодня слякоть и дождь, – в тон ей весело отвечает Нина: она тоже выпила пива, и тоже бутылку, к тому же Марилус смеется так заразительно. – А завтра мороз и снег».

Марилус весенняя: мягкий изгиб черных бровей. Та весенняя отправилась из Москвы в Рогожин в туфельках на босу ногу. В пляжных шлепках без задников. Вылезла из машины и опустила голую ногу в раскисший снег. На минуту Нине стало страшно: кто она, эта босая смуглая женщина? Беженка? Цыганка? Сумасшедшая? А может, Нина не заметила, как наступила война, и теперь бедной испанке негде достать сапоги?

Но безымянному сгустку мрака в глубине салона она на всякий случай отвечает: «Марилус? Конечно помню!».

Иногда помогают подарки. Начинаешь размышлять о подарках, и тотчас же в памяти всплывает даритель с именем, фамилией и усыновленным сиротой в придачу.

Малиновые бусы, висящие на вешалке в Нининой прихожей на манер новогодней гирлянды – их подарила та забавная семья, владельцы ресторана в Малаге, Нина не помнит, как их звали. Кажется, там тоже была какая-то Марилус. Странно, раз у них целый ресторан, откуда взялись дешевые пластмассовые бусы? Или они считают, что мы тут, как индейцы, носим на шее яркие побрякушки? Впрочем, Нина не в обиде. Ей все равно – она любуется мягкой пушистой зимой, ее умиляют судья, прокурор и сердитая тетка из опеки в сапожках с высокими каблуками на толстеньких свинячьих ножках, и как она этими сапожками чинно переступает по серому линолеуму судебного коридора; Нину радует, что суд пролетел так быстро, и, пока Ксения разъезжала по чиновникам, они с Марилус и ее супругом, чье имя вспомнить никак не удавалось, заскочили в забегаловку напротив, выпили «капучино» с корицей, заказали несъедобную пиццу с кислой томатной пастой, с химически-розовыми кругляшками колбасы, и эту глазастую химическую пиццу Марилус и ее супруг, владельцы ресторана в Малаге, проглотили в один присест. Радуют даже пластмассовые малиновые бусы – они к лицу огромной синеватой равнине, плывущей за окном микроавтобуса.

Или тот шарфик, из которого Нина сшила диванную подушку – шарфик ей подарила одинокая мать, судебный прокурор из Памплоны. Невозможно поверить: эта тусклая сухая англичанка – на самом деле испанка, да еще из Гранады. Ломкие русые волосы, тонкий бескровный рот. Белые брови, серые северные глаза. Черт возьми, да когда же мы наконец избавимся от пресловутой Кармен с табачной фабрики? Кармен – цыганка, а не испанка.

Майка жизнеутверждающе салатового цвета со стразами и надписью «Gucci»: в точности такую Нина видела позавчера на рогожинском рынке. Ну просто родная сестра той рыночной! Сколько та стоила? Сто рублей? Сто пятьдесят? На этикетку можно не смотреть: сделано в Китае, все по-честному. А эта, в бумажной упаковке, возможно, как раз и есть настоящая «Gucci»: подлинник клонировали, и он расплескался по миру миллионом фальшивых салатовых брызг. Нина развернула шуршащую бумагу, увидела майку и прямо ахнула от восторга: никто до сих пор не дарил ей ничего подобного. А что если надеть эту майку и отправиться к кому-нибудь в гости? На кафедру? К Востоковой? Или просто пройтись по Тверской? Поворачивая в руках невесомую тряпицу салатового цвета, Нина едва удержалась от смеха.

Теперь ей приходит в голову, что зеленую майку подарила как раз та самая Марилус, которая передает ей сейчас привет, – Марилус позднего лета.

Нина все помнит. Стоял август – желтый и густой, как гоголь-моголь. Где-то в лесах за Рогожиным горели торфяники. На улицах пахло дымом, и от этого запаха на сердце было тревожно, по-фронтовому.

Осеннее мягкое солнце светит в глаза, но Нине это нравится: еще немного, и его не станет вовсе. Первые монетки желтых листьев на ветровом стекле.

– Мы хотим ребенка к Рождеству, – капризным голосом заявляет Нине летняя маечная Марилус. Та самая Марилус засушливого августа, которая позже решила передать привет через пассажира с рожистым воспалением кожи, возникшим от фар встречных автомобилей. – Маленькую светловолосую девочку. Нет-нет, темноволосая, там у вас на фотографии, нам не нужна. Нам нужна светленькая. И чтобы обязательно к Рождеству.