Рыбак

Будь у шерифа другой склад ума, он, возможно, пошел бы дальше и расчистил бы мусор, дабы увидеть то, что под ним лежало. Но ни научного любопытства, ни простой удали у него за душой не водилось, он был очень осторожным мужчиной, за весь свой срок не влипшим ни в одну серьезную передрягу. Приказав патрульным покинуть дом, он вышел следом и запер дверь так крепко, как только получилось, а затем пошел прямиком в управу и заявил, что особняк Дорта не только пустовал, но и являл собой рассадник антисанитарии, который надлежало в скорейшем времени спалить, предварительно облив всеми видами горючего. Никто особо не стал возражать – огонь полыхал целый день, и примерно столько же времени ушло на то, чтобы почерневшая каменная кладка остыла и к ней можно было бы без страха прикоснуться рукой. Все, что было внутри, обратилось в пепел, который по приказу шерифа собрали лопатами и куда-то вывезли, быть может, на свалку в Уилтвике, а может быть, и прямо в воды Гудзона. После того как кладку снесли, та же безвестная участь постигла и камни, слагавшие ее.

XXVIII

Итак, особняку, к вящему удовлетворению шерифа, пришел конец. Поместье было во всеуслышание объявлено заброшенным, и бригады демонтажеров принялись за то малое, что от него осталось. Малое, да удалое – после пожара уцелел ряд хозяйственных построек, включая просторный амбар, и все их требовалось снести, не говоря уже о рубке разросшихся яблоневых садов и части леса, уцелевшего еще с поры первых европейских поселенцев. Была тут и парочка крупных камней; их не помешало бы вывернуть из земли и увезти. Всякую растительность – от куста до цветка, от сорняков до травы – необходимо было выкорчевать, а оставшуюся в земле ямку засыпать и разровнять.

Именно на этом этапе работы, когда слухи о том, что нашел шериф в особняке, просочились в лагерь и забегали от одной двери к другой, одна из рабочих бригад в прямом смысле слова откопала очередную странность, связанную с поместьем Дорта.

Дело было в одном из садов. После вырубки деревьев рабочие обвязывали пни цепями, приковывали к упряжкам мулов и вырывали из земли. Операцию эту на стройке водохранилища давно уже обкатали до автоматизма, и все шло гладко, пока не пришел черед предпоследнего пня. Тот не шел ни в какую – целых две упряжки не могли сдвинуть его с места. Усилиями трех его все же сняли: он вышел, выпростав непомерно длинные, гораздо больше обычных, корни – бледные, гибкие, чем-то похожие на щупальца осьминога, гораздо толще самых старых ветвей. В их переплетении и был обнаружен полупрозрачный конгломерат размером с голову человека. Отливающий не то белым, не то бледно-голубым, глазам рабочих предстал самый настоящий драгоценный камень – хоть никто и не смог опознать, какой именно. Он был теплым на ощупь и, похоже, некогда подвергался огранке. Кое-кто в таверне позже утверждал, что в одной из граней углядел далекий огненный глаз, вглядывавшийся в «самую душу», но к моменту признания этот кое-кто порядочно набрался, и ему, понятное дело, никто не поверил.

Несмотря на то что никто ничего не хотел разбалтывать, так уж получилось – камень был найден в самом конце рабочего дня. При всем своем любопытстве рабочие устали, и было им совершенно очевидно: чтобы безопасно извлечь драгоценность из паутины корней, потребовалось бы немало работы пилами. Кроме того, глава отряда, никогда не упускавший возможности выслужиться перед начальством, настоял на том, чтобы о камне доложили куда надо, а пока что оставили там, где нашли. Если бы все в отряде – или хотя бы кто-то один – были тверже уверены в ценности находки, все эти указания пропустили бы мимо ушей. Однако поскольку камень мог стоить примерно столько же, сколько стоила грязь, из которой он был извлечен (то есть ровным счетом ничего), главу отряда послушались. Со своей стороны тот уверил рабочих, что, если камень взаправду окажется драгоценным, им вне всяких сомнений что-то да причтется; на вопиющий абсурд подобного заявления никто даже не смог ничего ответить.

Так или иначе, компания не успела ничего предпринять: когда на следующее утро ее представитель прибыл в сад, камень бесследно исчез. Дерево лежало там, где его спилили, даже сплетение корней внешне выглядело нетронутым. Само собой, подозрение пало на рабочих, чьи клятвы и алиби не остановили компанию от обысков с полицией; не на руку им было и то, что в массе своей они были черными, тогда как начальство – европейцами. Самоцвет найден не был, и компания обратила наипристальнейший взгляд в сторону дома главы отряда – его полиция тоже перевернула вверх дном. К тому времени заинтересованность компании в находке, надо заметить, изрядно поугасла. Когда один из ученых на дотации компании предположил, что обнаруженный камень был, как он выразился, «самопроизвольно сублимировавшимся» полезным ископаемым, руководство постановило эту версию основной и свернуло все поиски.