Рыба-одеяло

В одной дальневосточной бухте, на глубине двадцати восьми метров, еще с времен Отечественной войны лежал огромный грузовой транспорт.

Чтобы поднять его, надо было сперва обследовать помещения и разгрузить трюмы. Водолазы нашего отряда спустились на цветущую, как огород, палубу, в заросли актиний и морской капусты, среди которой ползали неуклюжие морские огурцы.

Долговязый Чердаков прошел несколько шагов и рухнул куда-то вниз. Стою я на телефоне, а он как закричит:

– Утопленник держит, не могу выйти!

Не поверил Чердакову. Ну, какой утопленник может его там держать?

Оказалось, что Чердаков упал в каюту и на него кто-то свалился. Водолаз шарахнулся в сторону, выронил фонарик и в темноте схватился за... чьи-то волосы.

К нему на помощь пришел Никитушкин. Осветил каюту и видит, что шланг-сигнал у Чердакова обмотался вокруг пиллерса – железной стойки – и не пускает его. Рядом с ним разбухший матрац, а с густо заросшего иллюминатора свисают длинные зеленые водоросли.

Сколько лет проработали вместе и не подозревали, что он боится утопленников. Вот и узнай человека! Но расспрашивать не стали, а освободили его от работы под водой. Пусть придет в себя. Теперь он стоял на телефоне. А мы начали доставать груз из трюма.

В обширном двухпалубном трюме высились штабеля длинных тя­желых ящиков со снарядами. Ящики обросли водорослями, стали скользкими, приходилось затягивать их потуже тросом. Вода прозрач­ная, штабеля хорошо видно, и мы работали с азартом. Была норма тридцать штук. Но каждый старался поднять больше предыдущего.

– Шестьдесят!

– Восемьдесят!

А Чердаков подбадривал нас музыкой. На боту имелись пластинки военных японских маршей, которые казались однообразными и уже осто­чертели. Других пластинок не было, и Чердаков заводил их каждому победителю в нашем соревновании: «туш» исполнял.

Работа была как игра. Мы увлеклись и брали первые попавшие под руку ящики, все время углубляясь к килю корабля. Выбрали в середине, и получилось подобие пещеры. А со всех сторон штабеля стоят.

Помню, в шесть вечера я спускался последним на дно трюма и ре­шил поднять больше всех. Завел строп под нижний ящик, отошел в сто­рону и говорю по телефону:

– Выбирай!

Отвечают:

– Не идет!

– Поднажми!

Сверху натянули лебедкой трос, и вдруг он вырвался из-под ящи­ков, изогнулся удавом да как бухнет меня по горбу!

Я отлетел. Хотел посмотреть вверх, но тут что-то толкнуло в бок, ударило по шлему и швырнуло вниз. Раздался грохот. Я уже ничего не видел в иллюминатор. Гулко стукаясь друг о друга, падали на меня ящики со снарядами. Догадался, что рухнули штабеля. Попробовал под­няться, но руки и ноги были прикованы к жесткому настилу трюма. Не смог даже пальцем пошевелить, только голова поворачивалась в шлеме. Под водой движение предметов замедлено, ящики наваливались углами, а в костюме был воздух, иначе я был бы раздавлен ими, как прессом.

– Что случилось? Выбирай трос! – раздалось по телефону.

– Попал в обвал, ребята!

– Воздух идет?

– Идет.

– Держись, будем освобождать тебя!

А сколько мне держаться? Этого не знали и сами спасатели.

Обвал продолжался. Падал ящик, и я холодел при мысли, что он придавит шланг. А что может быть страшнее, чем остаться без воздуха? Пока он еще бесперебойно поступал, ударяясь о предохранительный щиток в шлеме, и тонкой струйкой шипел возле моего затылка. Но я не смел даже повернуть головы, боялся, как бы этот живой родничок не прервался. И тогда конец!

Спасатели были где-то очень далеко от меня. Глухо стучали их свинцовые подметки. Ящики перестали падать, но любое неосторожное движение наверху могло вызвать новый обвал. И торопить водолазов – значило погубить себя. Я настороженно прислушивался к каждому толчку, к каждому шороху в трюме. Не знаю, долго ли я смог бы вы­держать такое напряжение? Но что это? Я вдруг услышал с детства зна­комую мне песню:

Степь да степь кругом.
Путь далек лежит

Уж не показалось ли мне? А песня лилась и лилась из чуткой мем­браны телефонного кружка, прикрепленного в стенке шлема. И скоро я забыл о том, где нахожусь. Слушал, как сильный голос выводил:

Ты, товарищ мой, не попомни зла...

Смолкла песня о ямщике. Зазвучал «Варяг»:

Наверх вы, товарищи, все по местам
Последний парад наступает..

Сколько огня, задора и широты в русских народных песнях! Они наполняли мое крошечное жизненное пространство в шлеме, сдавленное со всех сторон плотной толщей воды. И, когда грянула лихая «Камарин­ская», мне, честное слово, уже было наплевать на все обвалы! Недаром говорится: «С песней и умирать не страшно».

Через семь часов водолазы добрались до меня. Слышу, снимают по­следний ящик. Чувствую, наконец, руки и ноги стали шевелиться. Хотел подняться, но тут же повалился. Отвык от вертикального положения, одеревенел, долго пролежав под грузом.