Рваные судьбы

Вера с Лизой очень расстроились – не хотели разлучаться, уже привыкли жить большой семьёй. Хотя всегда знали, что рано или поздно это всё равно случится. Такая уж доля жены военного. Шура тоже грустила, но меньше. Ведь рядом с ней любимый муж и сын. Разлука с близкими ничто в сравнении с таким счастьем. И все невзгоды и неудобства, которые ожидали её впереди, Шура принимала стойко и терпеливо, поскольку она была счастлива.

А неудобства не заставили себя долго ждать. В первый же день на новом месте Шура столкнулась с суровой действительностью. Мало того, что теперь не было рядом матери и сестры, которые могли помочь или поддержать, и всё пришлось взвалить на свои плечи: и хозяйство, и дом, который предстояло ещё обживать, и годовалого ребёнка; так ещё выяснилось, что в этом забытом богом уголке не было электричества. Это было для Шуры, наверное, самой серьёзной неприятностью. Дом она постепенно привела в порядок, Толечка был у неё некапризный и не доставлял больших хлопот, но вот жизнь при свечках и керосиновых лампах, в унылом полумраке, угнетала Шуру. Ещё хоть бы лето было, так полегче пришлось бы – до позднего вечера светло на улице, тепло, – весь день во дворе проводила бы. А теперь была глубокая осень, зима подступала. Темнело рано. Снег ещё не выпал, и всё вокруг было окутано кромешной тьмой.

Постепенно Шура привыкла и к этому. Готовила обед и ужин загодя, пока за окнами светло. А вечера проводила с Толиком и в заботах о муже. Уговорила себя не грустить, ждала весну.

Ещё одним важным занятием для неё стала переписка с домом. Она регулярно писала письма в Осиновку, подробно описывая все события, даже самые незначительные, происходящие в её жизни. И от сестры требовала, чтобы она так же тщательно, в мельчайших подробностях, писала ей о жизни там у них. Для Шурочки эти письма стали единственным развлечением и неотъемлемой, жизненно важной частью её существования. Она с нетерпением ждала очередного письма из дома, жадно прочитывала письмо два, а то и три раза подряд. Потом читала письмо Толику, в то время как он сидел у неё на руках и внимательно слушал, что там с таким интересом говорила мама, а затем вечером за ужином перечитывала ещё раз Захару.

Вера иногда вставляла строчку-другую и про Павла, дескать, всё по-прежнему, живёт с ними, работает, помогает. А Шура деликатно молчала в своих письмах и не заводила речи об их отношениях, вернее, о том, складывались ли вообще какие-либо отношения между Верой и Павлом. Всё открылось совсем скоро, само собой и без лишних расспросов. К празднику Нового года пришла поздравительная открытка. Захар узнал почерк брата. Под поздравлениями и пожеланиями стояла подпись: «Лизавета Павловна, Павел, Вера и доченька Валечка».

Шура захлопала в ладоши. Захар довольно усмехнулся:

– Ну, наконец-то. А то я уж думал, этого никогда не случится. Ох, и вредная твоя сестрица, целый год мужику мозги пудрила.

Шура не стала отвечать. За два с половиной года совместной жизни она уже достаточно хорошо изучила Захара и знала, что сантименты и глубокие переживание ему чужды, поэтому вряд ли он смог бы понять душевные страдания Веры. Он считал это всё ерундой. Ну и что, что муж бросил? Рядом же есть другой, молодой, красивый, любящий. Чего ещё бабе надо? Чего страдать и дурью маяться? Хватай того, кто под рукой, забудь былое и живи счастливо. Возможно, Захар, как и многие, полагал, что у женщины нет души, и что не стоит ей обременять себя серьёзными думами или глубокими переживаниями.

Как бы там ни было, а Вера и в самом деле вряд ли полюбила Павла. Просто, так сложилась жизнь. Вера действительно привыкла к нему, его присутствие уже не тяготило и не раздражало её, наоборот, Вере было хорошо рядом с ним. К тому же она затосковала в разлуке с сестрой, и теперь Павел и дочка занимали всё её свободное время. А главное, он полюбил Валечку и, казалось, искренно любит и Веру. А что ещё женщине надо? Вот и поддалась она слабости, и связала свою жизнь с Павлом. И, в общем, не жалела потом об этом.

Лиза была довольна и рада. Насколько она не любила и не принимала Захара, настолько она благоволила к Павлу. Он был ей как сын родной. Иногда Вера даже ревновала:

– Порой кажется, будто это не я ваша дочь, а Павел – ваш сын, – говорила она обиженно.

– Да ладно тебе, не дуйся, – отвечала мать, смеясь. – Что плохого в том, что он мне как сын? Ты лучше радуйся, что не ругаемся.

Так и жили, худо-бедно, но дружно. Заработка Павла и Веры едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Главным блюдом на столе в их доме была картошка – вареная, печёная, жареная. Мясо в доме бывало редко, по большим праздникам. Зато частенько готовили привычную затирку.

Со временем немного обжились, обзавелись постепенно хозяйством: несколько курочек, петух да пара уток. Позже завели и поросёнка, чтобы к празднику Пасхи или к Новому году заколоть.

Так в делах да в заботах, тихо и незаметно, прошёл год. Наступил 1950-й.

14.