Русский народ в битве цивилизаций

Все шире распространяется чувство, что жизнь движется в каком-то гибельном направлении. Сейчас те, кто эту тенденцию осознал и душой ее не приемлет, в основном объединяются, видимо, вокруг коммунистов: хотя и не входят в ту или иную коммунистическую партию, но ходят на созываемые ими демонстрации, составляют, как любят сейчас учено выражаться, их электорат. Это, как мне кажется, сейчас наиболее социально, государственно мыслящая, может быть, правильнее было бы сказать — чувствующая часть народа. Собственно коммунистами, в сколько-нибудь точном смысле этого термина, они не являются. Жизнь показала им, что народ в целом опускается все ниже, на самое дно бесправия и нищеты. Тут их учителями скорее были демократы, гайдаровские «реформы», чем коммунисты. Коммунистическими являются символы, термины и лозунги, которые их объединяют. Но они интерпретируют их совсем по-другому: не как символы коммунизма, то есть марксизма-ленинизма, мировой пролетарской революции или хотя бы государственной монополии в идеологической или экономической области. Они являются символами протеста против глумления и оплевывания страны, ее трагической истории, в частности, последней войны, — глумления, в котором главными улюлюкающими свистунами выступают как раз те, кто недавно лакейски служил строю, который они сейчас так бесстрашно и лихо разоблачают.

Как мне кажется, было бы несомненным благом для страны, если бы этот слой людей четко сформулировал свои цели и смог бы добиться их осуществления — на кого же и рассчитывать, как не на них или тех, кто в будущем продолжит их тенденцию?

А коммунистическая терминология отсеялась бы от реальных жизненных проблем в несколько лет, как уже отсеялся портрет Маркса.

Но беда в том, что в теперешней организационной форме — под руководством коммунистической партии — свои цели этот слой реализовать в принципе не в состоянии. Ведь для него речь идет не просто о смене верхушки власти, но о принципиальном изменении основного направления течения жизни. Такой переворот можно осуществить лишь при крайнем напряжении всех сил и объединенной воле народа. А это возможно лишь на основе ясной, в глубине своей последовательной идеологии. Например, народ Ирана в основной массе сопротивлялся политике модернизации, ориентации на США, которую проводил в 1970-е годы шах. В Тегеране начались демонстрации, их разгоняли и расстреливали, но они снова собирались. Всего при борьбе с демонстрациями было убито около 50 тысяч человек только в Тегеране, население которого 4 миллиона. По существу, это значит, что вышел на улицу весь народ. Такого народного подъема не может выдержать никакая власть — в 1979 году шах бежал, и власть перешла к Аятолле Хомейни. Но весь этот всплеск народной энергии был возможен лишь на базе идеологии исламского фундаментализма. Как бы к этому фундаментализму ни относиться, он оказался рычагом, который сдвинул страну.

Но у нас-то, при попытке объединить народное патриотическое движение вокруг коммунистического ядра, возникает эклектичный, внутренне противоречивый набор тезисов, которые не складываются ни в какую идеологию. Например, ключевым тезисом, постоянно повторяющимся, является «духовность». Он развивается вплоть до того, что верующий может быть членом КПРФ. Но, с другой стороны, это марксистская партия (27). А сила, обеспечившая такой всемирный успех марксизму в течение целого столетия, — цельность его идеологии. Это был единый взгляд на мир, претендовавший на объяснение всего сущего — от движения атомов до революций. В этом смысле претендовавший на то, чтобы занять место религии. И основные его концепции: материализм, диалектический материализм, материалистический взгляд на историю…

Где же здесь место для верующего? Как он впишется в учение, принципиальные положения которого — что религия «это опиум для народа», «род духовной сивухи», даже «труположество»? Да этот дух и сейчас прорывается в коммунистической прессе. Например, утверждается, что в годы советской власти… «священников арестовывали и сажали не за то, что они несли в народ слово божье, а за то, что они возбуждали верующих против советской власти и даже брались за оружие» (28). Как это легко пишется сейчас! За что же был расстрелян митрополит Вениамин и еще трое духовных деятелей в Петрограде в 1922 году — «возбуждали верующих» или «брались за оружие»? Из фактов, которые удалось восстановить: между 1918 и 1937 годом было совершено 223 ареста епископов, многих арестовывали неоднократно (например, епископ Афанасий (Сахаров) арестовывался 14 раз). Да вот в 1937 году был расстрелян удивительно разносторонний, глубокий мыслитель, священник Павел Флоренский. Почему бы автору не потрудиться объяснить нам, как он «возбуждал верующих» и «брался за оружие»?