На время войны Сталин даже переступил через себя: он терпел рядом с собой ярких, талантливых людей, молчаливо признавая их превосходство в их сфере деятельности. Например, Жукова, да и целую группу полководцев, доказавших свое военное мастерство. Это видно, например, по мемуарам маршала Жукова. Так, до войны Сталин не информировал его (начальника Генерального штаба!) о поступающих разведывательных данных. На просьбу о получении этой информации Сталин ответил Жукову: «То, что вам следует знать, вам будет сообщено». А уже во время войны Сталин обращался к Жукову и его заместителю Ватутину совсем по-другому, например: «Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке?» — и потом тотчас же утверждал их предложения. В экономике такое же положение занимал, видимо, талантливейший организатор-экономист Н. А. Вознесенский. (После войны Сталин услал Жукова в дальний военный округ, а Вознесенского расстрелял.)
Война потребовала громадных жертв. Они были вызваны несколькими причинами. Во-первых, к началу войны германская армия имела уже большой опыт боев (правда, только с несравненно слабейшим противником). Поэтому остановить немцев можно было, только идя на большие жертвы, чем те, на которые они были способны. Во-вторых, особое отношение немецких властей к жителям нашей страны как к существам низшего сорта — «унтерменшам» — было причиной колоссальной смертности в лагерях военнопленных и среди населения оккупированной территории. И наконец, потому, что воевали, конечно, так же, как действовали до того: не жалея людей. Жуков рассказывает, что Сталин обрывал военных, указывавших на то, что иногда людьми жертвуют без всякой пользы: «Нечего хныкать, на то и война». Да как иначе и могла руководить войной партия, недавно подавившая Крестьянскую войну, совершившая коллективизацию и раскулачивание, сама только что прошедшая чистки и репрессии?
И все же упреки в слишком больших потерях кажутся мне наименее обоснованными из всех, которые можно сделать тогдашнему руководству (или лично Сталину). Очень трудно определить границу «разумных» жертв. Вот французы попробовали другой крайний путь: они настолько боялись потерь, что практически не воевали и войну проиграли без единого сражения. А главное, за жалобами на «чрезмерные потери» чувствуется некоторый подтекст. Для военного историка критический разбор какой-то операции имеет один смысл, для публициста — другой. Какой? Это часто явно высказывается: «просто завалили трупами», «никакой победы не было». То есть это попытка
А ведь мечта вбить народу в голову, что «никакой победы не было», казалась реально достижимой, почти достигнутой. Но сейчас видно, что не получилось, легче уничтожить народ весь целиком, чем вытравить эту память. Недавно по телевизору выступал один из тех активистов, которые в свое время наградили нас «перестройкой». Теперь он посвятил себя трудам на ниве образования, в меру сил стараясь и там совершить «перестройку». Он с неподдельной горечью жаловался на то, как въелись «стереотипы»: поступающие в институт будущие историки не хотят на вступительном экзамене рассказывать, что Советский Союз был «поджигателем войны», а у преподавателей не поднимается рука ставить им за это заслуженную двойку. Но это уже зубр, из реликтовых. А вся их братия почувствовала, сообразила, что этого народу не навязать. И забубнили о «Великой победе», стали «склонять головы» и открывать монументы.
Как обычно, такой пропагандистский прием рассыпается, если попытаться его логически осознать. Почему, собственно, даже очень большие потери делают победу менее героической? Ведь, например, в римской истории больше всего на Великую Отечественную войну была похожа Вторая Пуническая война. Она тоже началась с ряда разгромных поражений, враг стоял у ворот Рима, война продолжалась 17 лет, население Римского государства сократилось в два раза! И тем не менее она всегда считалась самым героическим эпизодом римской истории, никто из римских историков иначе ее не оценивал.
Точно так же память о Великой Отечественной войне останется героическим преданием нашего народа, доколе он будет существовать.