Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Это открытие помогает нам объяснить и те аномалии, на которые обратил внимание М. М. Богословский. Действительно, если вопросы о допустимости и степени греховности брадобрития относились к числу дискуссионных, причем палитра ученых мнений по этому вопросу была довольно широкой, нечего ждать единства и в практиках брадоношения среди различных социальных групп Московского царства XVI–XVII столетий. В свете всех этих данных Петр I оказывается не столько неким инопланетным гостем, сколько человеком своего времени, одним из многих русских людей 1690‐х гг., сознательно отказавшихся от брадоношения, а до этого отвергших ту аргументацию, которой держались книжники патриаршего круга.

В ходе изучения дел Преображенского приказа 1699–1705 гг. картина еще более усложнилась. Избранная мной методика исследования документов политических процессов, призванная выявить действия всех акторов, а не только тех, кто произносил «непригожие речи» или вынашивал нелояльные по отношению к власти планы, позволила показать, что петровские инициативы, в том числе и брадобритие, встречали не только отторжение, но также лояльное отношение и даже поддержку со стороны подданных различных социальных статусов и в самых разных регионах (см. п. 19 и 26 в этой книге). Это наблюдение открывает интересную перспективу для пересмотра сформулированного еще в дореволюционной историографии на основе тех же дел Преображенского приказа тезиса о неприятии петровских инициатив подавляющим большинством российских подданных. Еще В. О. Ключевский обратил внимание на то, что многие инициативы первого российского императора определялись «насущными нуждами государства и народа», причем «уже до Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше ее»[862]. Н. П. Павлов-Сильванский, изучавший проекты реформ современников царя, заметил, что «Петр с ближайшими своими сотрудниками вовсе не был так одинок в современном обществе, как думают некоторые». Интересно, что отдельные авторы проектов происходили из холопов (Курбатов) и даже крестьян (Посошков)[863]. Но все же эти люди казались, скорее, исключениями, что, в общем-то, справедливо. Но насколько широк был круг лиц, с сочувствием относившихся к Петру I и его инициативам или просто не менявших к государю своего лояльного отношения? Е. Ф. Шмурло в своей классической работе «Петр Великий в оценках современников и потомства» (1912) был абсолютно убежден в том, что, за исключением некоторых «птенцов гнезда Петрова», «многомиллионная масса» современников относилась к царю-преобразователю и его реформам крайне отрицательно[864]. Разумеется, историк не обошел вниманием тот факт, что разнообразный фольклорный материал XIX в. (от поговорок до исторических песен) свидетельствует о том, что в крестьянской среде отношение к Петру, в том числе и к брадобритию, было не столь однозначным. Но он объяснял это тем влиянием, которое оказало на народный образ царя-реформатора время:

Два столетия протекли с того дня, как под царскими ножницами пала первая борода и обрезаны были полы длинного кафтана. К бритому подбородку привыкли, по крайней мере он стал терпим. Рядом с убеждением, что «борода – Образ и подобие Божие», «борода дороже головы», в народном сознании стало возможным и совсем иное: «борода выросла, а ума не вынесла», «мудрость в голове, а не в бороде». Примирились и с Синодом, с Сенатом; очевидно, острая форма боли ослабла, народный ум сумел в конце концов отделить внешность от содержания и простить реформе ее темные стороны. Наконец, что-нибудь да значили же богатырская личность царя-работника, всеиспытующий и проникающий взор его, простота обхождения и сближение с народом, неустанная энергия и гигантский труд, подъятый на благо Родины, наконец, слава победителя шведов!.. И действительно, все это нашло свое выражение в народных преданиях, сказках и песнях, посвященных уже не Антихристу, а «православному царю Петру Алексеевичу», «Петру Первому Великому», «полковничку преображенскому, капитану бомбардирскому». <…>

Здравый смысл народа заставил примириться с временным злом, и личные невзгоды умолкли перед внутренней правдой реформы[865].

Надеюсь, мне удалось достаточно аргументированно показать, что в действительности сведения о лояльном отношении и даже поддержке Петра и его политики обнаруживаются и в тех же делах Преображенского приказа – стоит лишь посмотреть на них под определенным углом зрения (см. п. 26 в этой книге). Сложившееся в историографии убеждение о некоем консенсусе неприятия петровских инициатив большинством населения нуждается в кардинальном пересмотре.

34. «Расцементировка» событий