Русский быт в воспоминаниях современников

Симбирск еще не унывал, ожидая последствия похода, но вскоре поражен был известием, что чрез худое распоряжение коменданта весь баталион и гренадерские роты принуждены были сдаться мятежникам, а комендант, начальник гренадерских рот майор Иванов и все офицеры были повешены. За этим весть за вестью, одна другой ужаснее. Пугачев уже подходил к Оренбургу; так называемые крепостцы, огороженные тыном, уступали многолюдству; коменданты и офицеры в них предавались мучительной казни. Та же участь постигла и всех дворян, попадавших в руки бунтовщиков. Наконец самые крестьяне, обыкновенные игралища хитрого обольщения, откладывались от своих помещиков. Эта зараза коснулась пензенской провинции и уже близка была к симбирской. Везде волнение, грабеж и кровопролитие. Все наше дворянство из городов и поместьев помчались искать себе спасения: каждый скакал туда, где думал быть безопаснее. Так и отец мой со всем своим семейством отправился в Москву. Собравшись наскоро, он только что мог доехать до места с теми деньгами, которые на тот раз в наличности у него были. С первых дней приезда уже он начал хлопотать о займе, не имея в столице почти никого знакомых, кроме земляков, таких же изгнанников, кои сами нуждались.

В столь тесных обстоятельствах отцу моему, конечно, было не до того, чтоб думать о продолжении нашего учения…

Но я недолго и в ней пробыл. Самозванец Пугачев опять усилился. Он уже истребил многие дворянские семейства в пензенской провинции; вступил в Казань, разорил ее и всю выжег. Многие из обывателей преданы были смерти, в том числе и слепой, столетний старец, отставной генерал-майор Нефед Никитич Кудрявцев. Злодеи ворвались в монастырь, нашли его сидящим подле раки с мощами святого угодника. Одна только крепость, хотя и без правильных укреплений, спасла губернатора фон-Брандта и несколько дворянских семейств. Пугачев не имел времени овладеть ею. Он спешил оставить дымящийся город, узнав о приближении кавалерийского полковника Михельсона. Этот проворный и неустрашимый воин везде преследовал его с передовым конным отрядом и наносил ему более всех вреда и страха.

Мы поражены были этим известием: полагали, что и Симбирск, отстоящий только во сто семидесяти верстах от Казани, не миновал равного жребия; к счастью нашему вскоре потом порадованы были письмом от родителей. Видя близкую опасность, они вторично расстались со своею отчизною и прибыли в Москву. Но счастливый Симбирск увидел Пугачева уже не с грозным мечем, но в позорных оковах. Войска наши, под распоряжением Суворова, бывшего тогда генералом-майором, разбили его под Черным-Яром, остатки толпищ загнали в степь и при урочище Узени заградили ему путь к получению съестных припасов. Мятежники, устрашась изнурения голодом, начали разбегаться. Девятеро из урядников самозванца сковали ему руки и ноги и представили его коменданту Яицкой крепости. Суворов переслал его в Симбирск, откуда начальник армии, граф Петр Иванович Панин отправил его в Москву, под прикрытием многочисленного отряда…

В скором времени по прибытии нашем в Москву я увидел позорище, для всех чрезвычайное, для меня же и новое: смертную казнь. Жребий Пугачева решился. Он осужден на четвертование. Место казни было на так называемом Болоте.

В целом городе, на улицах, в домах, только и было речей об ожидаемом позорище. Я и брат нетерпеливо желали быть в числе зрителей; но мать моя долго на то не соглашалась. По убеждению одного из наших родственников, она вверила нас ему под строгим наказом, чтобы мы ни на шаг от него не отходили.

Это просшествие так врезалось в память мою, что я надеюсь и теперь с возможною верностию описать его, по крайней мере, как оно мне тогда представлялось.

В десятый день января тысяча семьсот семьдесят пятого года, в восемь или девять часов по полуночи приехали мы на Болото; на середине его воздвигнут был эшафот или лобное место, вкруг коего построены были пехотные полки. Начальники и офицеры имели знаки и шарфы сверх шуб, по причине жестокого мороза. Тут же находился и обер-полициймейстер Н. П. Архаров, окруженной своими чиновниками и ординарцами. На высоте, или помосте лобного места увидел я с отвращением в первый раз исполнителей казни. Позади фронта все пространство Болота, или лучше сказать, низкой лощины, все кровли домов и лавок, на высотах с обеих сторон ее, усеяны были людьми обоего пола и различного состояния. Любопытные зрители даже вспрыгивали на козлы и запятки карет и колясок. Вдруг все заколебалось, и с шумом заговорило: везут, везут! Вскоре появился отряд кирасир, за ними необыкновенной величины сани, и в них сидел Пугачев; насупротив духовник его и еще какой-то чиновник, вероятно секретарь Тайной Экспедиции. За санями следовал еще отряд конницы.

Пугачев, с непокрытою головою, кланялся на обе стороны, пока везли его. Я не заметил в лице его ничего свирепого. На взгляд он был сорока лет; роста среднего, лицем смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый, волосы, помнится, черные и небольшую бороду клином.