Русский быт в воспоминаниях современников

Подъезжая к сему городу Симбирску рано поутру, при выезде из подгородных слобод, встретил сего пышного генерала, с великим поездом едущего на охоту[107]). Поелику же он, по осеннему холодному времени, сверх мундира был в простом тулупе, то и не хотел в сем беспорядке ему показаться: уклонился с дороги и, по миновании свиты, приехал в Симбирск. Там нашел князя Голицына, который чрезвычайно удивился, увидя, что маленький офицер приехал сам собою, так сказать, на вольную страсть, к раздраженному, гордому и полномочному начальнику[108]). «Как», спросил он: «вы здесь, зачем?» Державин отвечал, что едет в Казань по предписанию Потемкина, рассудил главнокомандующему засвидетельствовать свое почтение. «Да знаете ли вы», возразил князь, «что он недели две публично за столом более не говорил ничего, как дожидает от Государыни повеления повесить вас вместе с Пугачевым?» Державин отвечал: ежели он виноват, то от гнева царского никуда уйти не может. «Хорошо», сказал князь: «но я, вас любя, не советую к нему являться, а поезжайте в Казань к Потемкину и ищите его покровительства». — «Нет я хочу видеть графа», ответствовал Державин. В продолжении таковых и прочих разговоров наступил вечер; и скоро сказали, что граф с охоты приехал. Пошли в главную квартиру. Державин, вошедши в комнату, подошел к графу и объявил, кто он таков и что, проезжая мимо по предписанию генерала Потемкина, заехал к его сиятельству засвидетельствовать его почтение. Граф ничего другого не говоря, спросил гордо: видел ли он Пугачева? Державин с почтением: «Видел на коне под Петровским». Граф отворотясь к Михельсону: «Прикажи привесть Емельку». Чрез несколько минут. представлен самозванец в тяжких оковах по рукам и по ногам, в замасленном, поношенном, скверном широком тулупе. Лишь пришел, то и встал пред графом на колени. Лицом он был кругловат, волосы и борода окомелком, черные, склоченые, росту среднего, глаза большие, черные на соловом глазуре как на бельмах. Отроду 35 или 40 лет. Граф спросил: «Здоров ли Емелька?» — «Ночей не сплю, все плачу, батюшка, ваше графское сиятельство». — «Надейся на милосердие Государыни», и сим словом приказал его отвести обратно туды, где содержался. Сие было сделано для того, сколько по обстоятельствам догадаться можно было, что граф весьма превозносился тем, что самозванец у него в руках, и, велев его представить, хотел как бы тем укорить Державина, что он со всеми своими усилиями и ревностию не поймал сего злодея…

«Записки».

Г. Державин

КАЗНЬ ПУГАЧЕВА

I.

Москва вся занималась в сие время одним только Пугачевым. Сей изверг был уже тогда в нее привезен, содержался окованной на цепях, и вся Москва съезжалась тогда смотреть сего злодея, как некоего чудовища, и говорила об нем. Над ним, как над государственным преступником, производился тогда, по повелению императрицы, формальной и важнейший государственной суд и все не сумневались, что он казнен будет.

Кроме сего достопамятно было, что в самое сие время производилось в Москве с превеликим поспешением строение, на Пречистенке, временного огромного дворца для пребывания императрицы. Ибо как она намерена была прибыть в Москву для торжествования мира с турками, а головинской дворец, в котором она до того времени живала, во время чумы сгорел и ей жить было негде, то и приказала она построить для себя дворец на скорую руку. Почему, несмотря на всю стужу и зимнее тогдашнее время, и производилось строение сие с великим поспешением и тысячи рук занимались оным денно и ночно.

Как скоро я все свои дела кончил, то ни мало не медля, севши поутру в свою кибитку, поскакал я домой; но не успел поравняться при выезде из Москвы с последнею заставою, как увидел меня стоявший на ней знакомый офицер г. Обухов и закричал; «Ба! ба! ба! Андрей Тимофеевич, да куда ты едешь?» — «Назад, в свое место», сказал я. — «Да как это, братец, уезжаешь ты от такого праздника, к которому люди пешком ходят?» — «От какого такого?» (спросил я). — «Как, разве ты не знаешь, что сегодня станут казнить Пугачева, и не более как часа через два? Остановись сударь, это стоит любопытства посмотреть». — «Что ты говоришь? (воскликнул я); но, эх, какая беда! Хотелось бы мне и самому это видеть, но как я уже собрался и выехал, то ворочаться опять не хочется».

«Да на что и зачем ворочаться; вот я сейчас туда еду, так поедем вместе со мной в санях моих, а кибитка пускай здесь у меня на дворе постоит и тебя дождется». — «Очень хорошо, братец», (сказал я), и ну скорее вылезать из кибитки, иттить к нему в квартиру и на скорую руку оправляться, а через несколько минут мы с ним, севши в сани, и полетели действительно на Болото, как место назначенное для сей казни.