Русский быт в воспоминаниях современников

…Маркиз Пугачев, о котором вы мне опять говорите в вашем письме от 16-го декабря, жил злодеем и умер трусом. Он показал себя в тюрьме столь боязливым и столь слабым, что принуждены были с осторожностью приготовить его к приговору из опасения, чтобы он не умер на месте со страха…

К Настасье Семеновне Бибиковой от А. И. Бибикова.

От 30 декабря 1773.

Казань нашел я в трепете и ужасе: многие отсюда, или лучше сказать большая часть дворян и купцов с женами выехали, а женщины и чиновники здешние уезжали все без изъятия, иные до Козмодемьянска, иные до Нижнего, а иные до Москвы ускакали. Сами губернаторы были в Козмодемьянске. Теперь некоторые возвращаются, а иные уже и приехали.

Наведавшись о всех обстоятельствах, дела здесь нашел прескверны, так что и описать буде б хотел, не могу; вдруг себя увидел гораздо в худших обстоятельствах и заботе, нежели как с начала в Польше со мною было. Пишу день и ночь, пера из рук не выпуская; делаю все возможное и прошу Господа о помощи: он един исправить может своею милостию. Правда, поздненько хватились. Войски много прибывать начали: вчера батальон гренадер и два эскадрона гусар, что я велел везти на почте, прибыли. Но к утушению заразы, сего очень мало, а зло таково, что похоже — помнишь — на Петербургский пожар, как в разных местах вдруг горело и как было трудно поспевать всюду. Со всем тем, с надеждою на Бога, буду делать, что только в моей возможности будет. Бедный старик губернатор Брант так замучен, что насилу уже таскается. Отдаст Богу ответ в пролитой крови и погибли множества людей невинных, кто скоростию перепакостил здешние дела и обнажил от войск. Впрочем я здоров, только ни пить ни есть не хочется, и сахарные яства на ум нейдут. Зло велико, преужасно. Батюшку, милостивого государя, прошу о родительских молитвах, а праведную Епраксию не редко поминаю — ух! дурю!..

От 26 марта, из Бугульмы.

…Богу благодарение! поздравляю тебя и себя с тем, что злодейскую главную кучу 22 марта при крепости Татищевой разбили. Он згинул или ушел еще знать не можно. Всех их было десять тысяч. Не дождались в своем гнезде; он вышел из крепости и встречен за 52 версты от Оренбурга; побили их с лишком 2000; взято уже было 3000, а еще приводят, в том числе 600 одних воров Яицких казаков; взято 35 больших пушек. Мы потеряли 9 офицеров и 150 рядовых убито; 12 офицеров ранено и с 300 рядовых. Вот какая была пирушка! а бедный мой Кошелев тяжело в ногу ранен; боюсь, чтоб не умер, хотя Голицын и пишет, что не опасно; ты знаешь сколько я его люблю и как он того достоин. То-то жернов с сердца свалился. Сего дня войдут мои в Оренбург, немедленно и я туда поспешу добраться, чтоб еще ловчее было поворачивать своими. А сколько седых волос прибавилось в бороде, то Бог видит, а на голове плешь еще более стала, однако, я по морозу хожу без парика.

От 28 марта, из Бугульмы.

…Богу благодарение! Оренбург освобожден; теперь, мой друг, тебя и себя поздравляю. Дело мое сделано — правда, что и стоило мне это дельцо! Много крови испорчено; но теперь знаю я сам свою цену — что сделал. То-то у вас будет праздник…

Письмо Панина

Синбирск, 1774 г. Октября 1 дня.

Сегодня, милостивый мой друг и драгоценный братец, достигнул я здешнего города. В тож время пришел в мои руки адской изверг Пугачев. Отведал он от распаленной на его злодеяния моей крови несколько пощечин, а борода, которою он Российское государство жаловал, довольно дранья[101]). Он принужден был пасть пред всем народом скованный на колени и велегласно на мои вопросы извещать и признаваться во всем своем злодеянии. Я теперь, спеша принести мое уведомление Ее Величеству, несколько замедлившееся по моему сюда проезду, не имею времени, ни силы уже, работавши в оном и другом целые половину дня и ночи, а приехав с дороги, как только возблагодарить вас, драгоценный друг, за последнее ваше письмо, от 17 минувшего месяца мною полученное. Деревни графа Шувалова я до письма еще вашего возвратил в прежнее повиновение и принудил снести растащенное собственными его крестьянами деньги и хлеб; но он бы пожаловал не прогневался, что попу его отрубил голову, у нескольких сделал поменьше ушей и почесал у многих спины, а при деревне поставил все приуготовления для смертной казни, что я со всеми теми делаю, которые сопричащалися изменническому бунтованию. Пребывай с Богом! Мне пора спать.

Письмо Петра Ивановича Панина к Князю Михаилу Никитичу Волконскому о Пугачеве.

Милостивый Государь мой

Князь Михаила Никитич