Сидя еще в бане, приуготовлял я себя к смерти и спокойно ожидал убийцов, радуяся, что достигну мученического венца; а тут уповал, что неминуемо потащат меня вместе со владыкою из монастыря. Но божеское Проведение сохранило меня цела и невредима.
В древние времена церковь служила убежищем и для самых винных и порочнейших людей. В нынешнее же время архиерей и пастырь вытащен был от своих овец на убиение! Вот плоды просвещенного века.
Но что я медлю и не приступаю к повествованию той жесточайшей для меня в жизни минуты, в которую я услышал, что владыко убит до смерти.
Злодеи, вменяя за грех осквернить монастырь, а паче церковь кровию, вывели страдальца в задние монастырские вороты, где колокольня, и у самой рогатки сначала делали ему несколько вопросов, а потом мученическим образом до тех пор били и терзали его, пока уже увидели умирающа.
Спустя четверть часа и скончался новой московской мученик, и тело, избитое и обагренное кровию, лежало на распутий день и ночь целую, пока синодальной конторы члены, чрез полицейскую команду, заблагорассудили поднять.
Вот точная трагедия, коей был я сам зрителем.
Пролив неповинную кровь, убийцы, из коих, как наиглавнейший, был дворовый человек полковника Александра Раевского по имени Василий Андреев, и целовальник, московский купец Иван Дмитриев (кои оба потом, на том же месте, казнены виселицею), со многими другими побежали в город производить дальнейшие неистовствы; а я, чрез час после убивства владыки, уехал в Черную Грязь к князю Матвею Дмитриевичу Кантемиру, где и брат мой находился»…
Помянутым тиранническим убивством совсем невинного святителя, все богомерзкое скопище злодеев сих нимало не удовольствовалось и не усмирилось; но, остервенившись однажды уже, рассеялось оно толпами по всем улицам городским и начали грабить и производить всякого рода наглости и буянствы.
Они провели весь тот день в сих бесчиниях мерзких и бесчеловечных. Самая наступившая потом ночь не могла укротить их бешенства и зверства; но злодейские скопища их умыслили зверство свое и буянство простирать на утрие далее: перебить всех докторов и лекарей и всех, какие были еще, начальников, а потом разграбить Кремль и все в нем находящееся; а особливо расхитить сокровища, которые они в Успенском и других соборах найтить надеялись.
Соблазняло и поджигало к тому их наиболее то известное им обстоятельство, что Москва находилась тогда в совершенном почти безначалии. Главные командиры все разъехались по подмосковным своим деревням; а и самых воинских команд было очень мало, ибо все прочие выведены были за город, в лагерь, для безопасности.
Что ж касается до полицейской команды, то они ее, для малочисленности оной, не уважали и думали, что ей со всем их великим множеством никак сладить не можно. А по всему сему и возмечтали зверские злодеи сии, что им ничто не в состоянии будет воспрепятствовать произвесть злодейское свое намерение в действо.
В сем расположении злодейских своих сердец и умов, смолвились они на утрие сбежаться со всех сторон на большую торговую площадь, между Кремлем и рядами находящуюся. И не успело наступить утро последующего бедственного и кровопролитного дня, как и повалили со всех сторон превеликие толпы беснующего народа в Китай-город.
Уже наполнилась вся площадь и все улицы между рядами бесчисленным множеством оного; уже многие сотни или паче тысячи бездельников сих бегали и бродили по Кремлю самому и допивали остаточные вины, отыскиваемые в погребах, там находящихся; уже все храмы и ряды, с бесчисленными сокровищами и товаров несметным множеством, подвержены были явной и ежеминутной опасности от расхищения, и наивеличайшее бедствие висело уже власно, как на волосе, над всею Москвою; как невидимая десница Всемогущего удержала еще бедственной и роковой удар сей и, по бесконечной благости своей, пощадила еще сию древнюю столицу обладателей наших, употребив к отвращению того совсем неожиданное и, по-видимому, ничего почти незначущее, но такое средство, которое возъимело тогда успех, превзошедший всякое чаяние и ожидание.
Сыскался в недрах Москвы один усердный россиянин и истинный сын отечества своего, восхотевший жертвовать всеми силами и самою даже жизнию своею для спасения великого города сего от бедствия величайшего.
Был то отставной и никакой уже должности на себе не имевший, престарелый и мало до того народу известный, а того менее славный генерал, по фамилии Еропкин, а по имени, достойному вечного незабвения, Петр Дмитриевич.
Благодетельствующий еще Москве Промысл Господень удержал его, стечением разных обстоятельств, на сие время, и власно как нарочно для прославления его, в Москве и не допустил его выехать из ней вместе с прочими.