Русский Бог (СИ)

          Плавно, изящно, правильно, как машина, танцевал государь император. Первый танец всегда он отдавал жене.  Плавно, изящно , правильно танцевали мундиры и фраки с бальными платьями. первый танец господа отдавали женам и наречённым невестам.  Вопрос состоял в том, с кем император и господа офицеры и чиновники будут танцевать второй танец. Второй танец танцевался с фаворитками, любимыми и любовницами. Взоры присутствующих приковались к императору, кого выберет он.  С легкой иронической улыбкой на тонких сухих губах государь твёрдым военным шагом подошёл и поклонился Наталье Николаевне Пушкиной, в девичестве Гончаровой.  Двор беззвучно ахнул. Наталья Пушкина протянула государю руку, принимая приглашение. Иссиня-красной массаки креповое платье Натали, надетое поверх белой атласной юбки, строго повторяющее её фигуру, с шлейфом, украшенным гирляндой мёртвых лилий, закреплённом наверху, с отделкой блестящей золотой кистью через плечо привлекало всеобщее внимание. Намеренно простая причёска Натали с русо-каштановыми локонами вдоль покатой обнажённой спины, с теми же вплетёнными в волосы лилиями, что и на платье, вызывали раздражение. Костюм Натали будто хотел дать бой наряду как царицы, так и других дам.  Такого не было ни у кого. Подделанное под естественное платье Натали, как бы возвращённое из старых добрых времён, сражалось с отчаянной искусственностью бальных платьев остальных дам.

          Оркестр играл полонез. Впереди шёл император с Натали, за ним – другие господа и дамы. Александра Фёдоровна танцевала с нидерландским посланником бароном Геккереном. Большую част танца с Натали император молчал.  Он плавно, правильно вёл Натали вдоль зала, спокойно смотрел на неё своими стеклянными, чуть выпученными серо-голубыми глазами. Николай сознавал, что Натали его собственность, как и любая другая женщина империи. О дворянки до крестьянки, она принадлежит ему душой и телом. Если б он только внешне проявил своё желание, любая из окружавших его аристократок тут же оказалась бы в его постели.  Но физические возможности императора были ограничены, он был пресыщен, связи его рано или поздно открывались, вызывали толки, толки рождали осуждение и подражание, общественная нравственность становилась всё хуже, чем до того; покой гигантской империи от Швеции до Америки казался императору привлекательнее. И он предпочитал желать внутренне, в себе, созерцая свои живые владения в танцах и на аудиенциях.  Редко император снисходил с царского Олимпа в дворянскую юдоль.

          Император, беззастенчиво глядя на золотую цепочку в откровенно тогдашней моде вырезе платья Натали, скользя стеклянными выпученными глазами по цепочке к слоновой кости медальону, изображавшему Артемиду на охоте, спрятавшемуся между красивых, похожих на огромные виноградинки, развитых грудей дважды успевшей стать матерью даже не двадцатидвухлетней женщины, сказал ей:

- У вас такое дорогое и прекрасное платье, Наталья Николаевна. Откуда оно?

- Недавно из Парижа,- ответила Натали. Золотые прожилки её глаз играли мерцанием зальных свечей. Она смеялась от удовольствия поддерживать разговор с императором.

- Стоит  больших денег?

- О! Колоссальных!!!

- Откуда же средства?

- Это с той суммы государь, что вы даровали моему мужу, камер-юнкеру Александру Пушкину, на издание собрания сочинений.

- М-да.. По-видимому, это большая часть суммы! – вздохнул государь, удивляясь простоте ответа своей подданной.

          Император и Натали снова закружились в вихре танца. В мыслях Натали спала с императором, а он был близок с ней. Самая красивая из молодых самок великой империи получила честь танцевать с самым могущественным самцом в ней. Ему, всесильному, принадлежит бескрайняя территория и люди на ней. Глаза в глаза смотрели император и Натали, без слов понимая, что думает и чувствует каждый из них. Им казалось, что они самые большие хитрецы, и только они знают тайну  обоих, что вот сейчас в танце, они отдаются друг другу, но весь двор уже знал их тайну и взглядами или словами сообщал каждому присутствовавшему о новой фаворитке. Император желал обмануть всех, не склоняясь к физической близости, и в угоду ему, движимые страхом потерять должности, звания и доходы, стремясь приобрести новые привилегии, придворные делали вид, что ничего не замечают, как бы даже состязаясь, кто не заметил больше и лучше.