Грозненская мэрия больше похожа на какое-нибудь отделение милиции или суд - обнесенный каменным забором двор, автоматчики у входа, неизменная для всех местных учреждений табличка на дверях - «С оружием вход категорически воспрещен». Мэр Муслим Хучиев назначен указом президента республики, городской думы просто нет («Но вопрос уже обсуждается, осенью станет ясно, когда будут назначены выборы»), районные администрации (разумеется, тоже назначенные) существуют, но ни за что не отвечают вообще. В системе городской власти, впрочем, и мэрия играет подчиненную роль - городским хозяйством фактически руководит оперативный штаб во главе с министром строительства Чечни Ахмедом Гехаевым, а мэр Хучиев - только заместитель руководителя этого штаба. Мамед Башаев рассказывает мне об устройстве городской власти, но быстро соскакивает на перечисление успехов в восстановлении Грозного. Успехи я и сам видел, поэтому перебиваю Башаева и спрашиваю, как все-таки народ контролирует свою власть. Помощник мэра удивляется: «А зачем?»
VIII.
Собственно, из мэрии я и убежал к Зое, чтобы вместо казенных чиновничьих рапортов услышать нормальную человеческую историю о жизни с парализованным мужем, убитом на войне племяннике, разграбленной квартире. «Однажды у нас в ванной сломался кран, перестал закрываться, вода капает, и я Аднану говорю - Я тебе обещаю, что завтра же приведу слесаря. А он говорит - Ни в коем случае! Я хочу слышать, как журчит вода. Закрываю глаза, и думаю, что я в горах, на берегу реки», - и Зоя снова начинает плакать, а потом вспоминает похожую историю: детство, кустанайский барак, маленькой Зое холодно, дед сажает ее на колени и накрывает своим ватником. Она засыпает, ей снится, что идет дождь, он делается все сильнее, ей уже мокро, она поднимает голову и видит, что это уже не дождь во сне, а дед по-настоящему плачет.
В рассказах Зои сильнее всего впечатляет все-таки совсем не сентиментальная их составляющая. Жены, ухаживающие за парализованными мужьями, строго говоря, бывают во всех странах и на всех континентах, тут удивляться нечему. А вот это - «Я тебе не прощу, прокляну тебя, если ты не останешься с этим покойником» - у нас таких сказок не было, и здорово, конечно, что не было, но почему-то хочется, подобно тому наркологу из телевизора, сказать что-нибудь восхищенное о чеченцах, даже если сам понимаешь, что восхищение - это совсем не то чувство, которого они заслуживают.
Жизнь с покойником, как в чеченской сказке - это не про Зою и Аднана, конечно, а как раз про нас, про Россию и Чечню. В конце сказки покойник воскреснет и спляшет лезгинку на Манежной площади, - кто-нибудь обязательно скажет, что это плохо, и что завтра русскому человеку вообще нельзя будет на улицу выйти, и, в общем, будет прав.
У нас тоже есть подходящие сказки: «Я медведя (в данном случае правильнее - волка. - О. К.) поймал! - Тащи его сюда. - Не могу, тяжелый! - Тогда сам иди сюда. - Не могу, медведь не пускает». У этой сказки, кстати, счастливого конца не было.
Михаил Харитонов
Самодуры
I.
Самоуправление. Слово, в русском языке опасно смыкающееся с нехорошим словом «самоуправство».
Самоуправство - это понятно что. Это когда начальник, поставленный сверху, начинает злоупотреблять полномочиями, творить беспредел, куролесить, а то и бесноваться. Оно же - когда человек, особых прав не имеющий, начинает куролесить, опираясь на силу или просто наглость. Как правило, имеет место сочетание того и другого: ядреный кулак, подкрепленный какой-нибудь филькиной грамотой.
Такое народ понимает. Не любит, но понимает, так как это «сплошь и рядом».
Что касается «самоуправления», то слово это какое-то искусственное. По идее, оно обозначает нечто противоположное самоуправству: разумную самоорганизацию народа для общей пользы. В узком смысле это - формы самоорганизации населения на земле, на нижайшем уровне: подъезд, дом, поселок. Самоорганизация эта скромная, касаемая в основном улучшения быта. Лампочку в подъезде повесить, типа. Полная безобидность: самоуправление не против законной власти, оно работает там, где этой самой законной власти как бы и нечего делать. Оно - про лампочку.
Власть у нас, однако, не считает, что есть такие области, где ей нечего делать. У нее другое мнение. Она полагает, что какие-то вещи лучше оставить без всякого управления, чем допускать «само». Потому что выйдет непорядок.
Непорядок - это не когда нет порядка. Бывает такой порядок, который и есть непорядок. Например, если он заведен не сверху, не свыше. И наоборот, если свыше устроен форменный беспорядок и даже безобразие, это называется «навести порядок». Например, когда начальство что-то ломает, разрушает - это оно наводит порядок. Заключающийся в подтверждении монополии начальства на всяческие виды организации. Власть любит видеть людишек беспомощными, растерянными, взывающими к ней, власти, чтобы она их построила, сорганизовала.
II.