Русь и Орда

Старайся, о сын, не влюбляться, ни в юности, ни под старость. Но если случится, слишком к этому не привязывайся и не занимай сердца постоянной любовной игрой, ибо повиноваться страсти — не дело разумных.

Кей-Кавус ибн-Искендер, среднеазиатский писатель и мыслитель XI в.

Вслед за великим ханом все участники курултая, потягиваясь и разминая ноги, затекшие от долгого сидения, молча вышли наружу.

На зеленой поляне, перед ханским шатром, слуги уже жарили на вертелах молодых барашков и готовили плов из дичи. Тут же на смазанных жиром медных листах румянилась баклава, а в объемистых круглых противнях шкварчали в бараньем сале благоухающие специями чебуреки. На коврах, расстеленных под тенистым деревом, были разбросаны подушки и расставлены низкие круглые столики. Чуть в стороне стояло десятка два рабов и рабынь, готовых прислуживать пирующим и разливать кумыс, вино и прохладительные напитки из высоких серебряных и глиняных кувшинов, для охлаждения обернутых мокрым войлоком и выстроенных рядами тут же, под деревом.

Мубарек-ходжа прошелся по поляне, поглядывая на все эти приготовления, и, видимо, остался доволен, ибо никому не сделал каких-либо замечаний. Затем не спеша направился под дерево и сел на ту же пышную связку белых овечьих шкур, которую слуги к этому времени принесли из шатра. По старому ордынскому обычаю, в походной обстановке такое сиденье заменяло великому хану трон и было исключительно его прерогативой.

Пока не сел Мубарек, все остальные тоже оставались на ногах, сосредоточившись вокруг ковра и храня молчание. Теперь все принялись занимать свои места — старшие и наиболее почтенные ближе к великому хану, а молодежь и те, кто не принадлежал к роду Чингиса, подальше. По знаку Мубарека слуги принялись разносить гостям еду в серебряных мисках и наполнять кубки.

Еще раньше, чем все уселись и началось пиршество, сюда подошли жены и дочери участников курултая, одетые по-праздничному и украшенные драгоценностями. Их было душ двадцать. С любопытством оглядев всех, Василий невольно задержался глазами на двух молодых женщинах, пришедших вместе и одетых почти одинаково. Обе они были очень красивы и тонкими, правильными чертами своих лиц совершенно не походили на монголок.

Старшей на вид было немногим больше двадцати лет, она была высока, смугла и черноволоса, являя собой образец красоты скорее всего арабской. Младшая — стройная и легкая в движениях девушка, тоже темноволосая, — отличалась от подруги более светлым цветом кожи и глазами, синими, как глубокие горные озера. Прелестную головку ее украшала низкая шапочка из малинового бархата, расшитая жемчугом. Такого же цвета шальвары, завязанные у щиколоток, виднелись из-под золотисто-розового шелкового халата, почти скрывая под своими складками сафьяновые туфельки на высоких красных каблуках. Женщины о чем-то оживленно разговаривали, и Василию показалось, что обе они исподволь поглядывают на него.

— Кто эти двое? — спросил он, указывая на них стоявшему рядом эмиру Суфи.

— Старшая — это Кудан-Кичик, жена Туй-ходжи-оглана, — ответил эмир. — Она хорезмийка и моя дальняя родственница. А младшая — его сестра Фейзула, дочь хана Чимтая. Не правда ли красавица?

— Да… В кого только она удалась, такая синеглазая?

— Ее мать тоже хорезмийка, но бабушка была из Грузии, — наверно, оттуда эти глаза и светлая кожа. К счастью для Фейзулы и для ее будущего мужа, внешностью она ничего не унаследовала от своего отца, хана Чимтая. Хочешь, подойдем к ним?

— А можно?

— У нас в Хорезме обычаи много строже, там бы за это осудили, да и женщина никогда бы не вышла из дому с открытым лицом. А у татар иное — тут это позволено. Иди за мной.

Приблизившись к молодым женщинам, Суфи-ходжа учтиво поклонился сначала одной, потом другой.

— Да будет к тебе вечно милостив Аллах, благородная ханум Кичик, — сказал он, — и к тебе, прелестная ханум Фейзула! Да сохранит он на долгие годы небесную красоту вашу, которая сражает даже таких славных воинов, как мой друг, русский князь Карачей, — шутливо добавил эмир, жестом указывая на Василия, выступившего при этом вперед и склонившегося перед женщинами в почтительном поклоне.

— Значит, ты угадала, Фейзула, — засмеявшись, сказала ханум Кичик.

— Да позволено мне будет узнать, в чем же именно не ошиблась мудрая ханум Фейзула? — спросил Василий, с улыбкой глядя в синие глаза девушки.

— Как только мы тебя увидели, князь, — поблескивая зубами, ответила бойкая Кичик, — Фейзула сразу сказала, что только русский может быть так…

— Я сразу догадалась, что князь русский, — поспешно перебила покрасневшая Фейзула, бросив при этом на подругу укоризненный взгляд.

— Как же ты это узнала, ханум?